Тот, у которого в руке была железка, осторожно приблизился к кадке, присел около нее, внимательно осмотрел, тронул железкой дно и ею же весело смахнул снег с кадушки.
Немцы стали выбираться из люков, сразу все заговорили и почему-то пошли ко второму танку. Оля насчитала уже восемь черных танкистов, когда увидела, как они вытащили девятого. Руки его волочились по снегу, оставляя кровавый след, громадные очки были разбиты, а на месте глаз зияла большая кровавая рана.
Значит, и этот, второй подорвавшийся танк был поврежден, хоть и дополз почти к самому дому. Немцы положили девятого на снег и сняли шлемы.
В наступившей тишине Оля вдруг услышала тихое, сдержанное рычание.
Динка, напуганная страшным лязгом незнакомых громадин, воняющих гарью и бензином, при приближении танков скрылась в глубине своей конуры. Но когда моторы и гусеницы стихли, а рядом с конурой оказался убитый, собака возмущенно зарычала.
— Динка! Милая, молчи! — прошептала девочка.
Но овчарка не унималась. Она высунула наружу морду и зарычала еще настойчивей.
Один из немцев метнулся к танку, и через минуту-две короткие автоматные очереди.
Динка взвизгнула… и умолкла.
— Оля! Оля! — услышала девочка отчаянный крик из дома и, едва передвигая ноги, пошла на зов.
С опущенной головой она молча остановилась на пороге маленькой комнаты.
— Они в тебя стреляли? — задыхаясь, спросила Евдокия Павловна.
— Они убили Динку, мама.
Евдокия Павловна протянула руку, и Оля, не поднимая головы, покорно подошла к ней, села рядом, сложила ладони на коленях.
Мать прижала к себе дочерей и тихо проговорила:
— А попалась бы ты на глаза? Будь здесь. Не уходи. Лучше всем вместе.
Так они сидели несколько бесконечных минут, не зная, что ждет их в следующую.
Потом раздались беспорядочный топот и резкие голоса немцев, вошедших на террасу. Скоро они открыли и дверь в дом.
— Кто есть? — громко спросил один, видимо остановившись на пороге. Не дожидаясь ответа, они прошли через столовую, кухню.
— Кто есть? — повторил тот же голос перед дверью в маленькую комнату. Немец, очевидно, опасался открыть ее. — Русс, выходи!
После минутного молчания дверь рванули, и в проем просунулись дула автоматов. Девочки еще плотнее прижались к матери. Первым на пороге встал человек в черной форме, с автоматом наперевес. Он широко расставил толстые ноги и прищурил зеленые глаза.
— Партизан?
Мать и Оля одновременно открыли рты, но не смогли произнести ни звука. Убедившись, что в комнате только женщина с детьми, он вдруг расхохотался и опустил автомат. Через его плечо заглянул еще один немец, за ним другой и третий. Они указывали пальцами на Евдокию Павловну, Олю и Шуру и безудержно хохотали.
Оля догадалась, что они смеются над струсившим было немцем. Глаза ее сузились.
— Не бойся! — сквозь смех говорил зеленоглазый немец. — Их бин доктор. Ноги вжик, руки вжик! — И он выразительными жестами показал, как отрезают людям ноги и руки.
— Ма, это он убил Динку, — прошептала Оля.
— Молчи, дочка, молчи, — твердила та, не глядя на дочь.
Девочка несколько секунд пристально смотрела в лицо зеленоглазому. Но стоявший за ним танкист потянулся к желтой кобуре, и Оля отступила.
— Но, но! Партизан! — погрозил «доктор» и хлопнул дверью.
Евдокия Павловна в страхе смотрела на дочь, в ее глаза, сверкавшие ненавистью.
— Сильные и смелые ничего не боятся! — нервно сказала Оля, стараясь успокоить мать. — А они боятся! Боятся партизан, женщин, детей, собак! Даже кадки с замерзшей капустой испугались.
Нервное напряжение оставило ее, и Оля почти упала на постель рядом с матерью. Уткнув голову в ее колени, девочка всхлипнула, затряслась от рыданий.
Евдокия Павловна ласково гладила ее светлые кудрявые волосы.
— Не плачь, дочка, не плачь. Они услышат, опять придут, — тихо говорила она. — Нам недолго ждать. Помнишь, Виктор сказал, что наши вернутся через неделю. И папа обещал скоро вернуться. А ты, Оленька, побереги себя. Побереги себя и не подводи нас. А то они нас всех перебьют.
Оля перестала рыдать. Мать говорила правильно. Надо дождаться своих. Они обязательно вернутся. Поберечь себя… Но нужно не только выжить, а и выполнить поручение дяди Матвея!
