— Еще хуже, — рассмеялся Анатолий. — Ведь Оля в сорок третьем в медицинский поступила. А тогда, помимо врачебных знаний, прививали и те, которые пригодились бы на случай самообороны. Их ведь на фронт могли направить. Так Оля по рукопашному бою пятерку имела! Представляете, каково мне? Ей же не пришлось на фронте быть, а знания и умение куда-то надо девать. Вот мне и достается!
Все развеселились, расставаться не хотелось. Клавдия Сергеевна пригласила в свой старый дом с маленькой застекленной террасой (как хорошо его помнила Ольга Николаевна!), угостила чаем с домашним вареньем и пирожками, показала фотографию девчушки с торчащими косичками и «умным» взглядом.
Хлебникова обрадовалась, услышав, что ее учительница удостоена звания «заслуженной», и огорчилась, узнав, что, несмотря на преклонный возраст, она не переехала в новый, многоэтажный, со всеми удобствами и горячей водой дом.
— Не хочу, — убежденно сказала Клавдия Сергеевна. — Во-первых, в этой «халупе» вся моя жизнь прошла. Во-вторых, сносу она не подлежит, потому как намечена экспонатом в будущем этнографическом музее недавнего нашего прошлого. А без хозяйки кто такой экспонат сбережет? — запальчиво спросила учительница и вдруг потребовала: — Оля, вы должны выполнить одно мое поручение!
Хлебникова удивилась: какое? Живет сейчас далеко от Крюкова и, пожалуй, не справится, не знает нынешних обстоятельств здешней жизни. Но задания классной руководительницы (правда, давно уже «бывшей») она привыкла выполнять. И неуверенно произнесла:
— Любое ваше поручение выполню, если сумею. — Потом с укоризной добавила: — Что это вы, Клавдия Сергеевна, меня на «вы» называете? Я ведь ваша ученица, а вы навсегда моя первая учительница!
— Сумеете, Оленька, сумеете, — заверила старушка, продолжая, однако, обращаться к ней на «вы». — Это очень просто. У нас, знаете, есть такая традиция: мальчишки и девчонки при вступлении в пионеры или комсомол дают торжественную клятву у братской могилы. Как вам объяснить? — замялась она. — Понимаете, ребята как раз в том возрасте, в каком были вы, когда погибли те, кто здесь похоронен. Вы же их живыми видели, лица, наверное, помните. Вот и расскажите! Поймите, это очень нужно! Потому что наши герои в глазах и памяти новых поколений должны оставаться живыми… — Тут Клавдия Сергеевна прервала свою речь.
Наступило молчание.
Та братская могила, о которой говорит учительница, у самого перрона станции Крюково. Каждый раз, приезжая сюда, Ольга Николаевна заходит в сквер, разбитый вокруг могилы, смотрит на кусты пышной сирени и акации, на свежие венки и клумбы с цветами. Свято берегут люди память о защитниках Москвы, останется она навеки.
Над братской могилой памятник: на высоком гранитном постаменте стоит воин. Склонив непокрытую голову, он крепко сжал автомат и стиснул зубы. Солдат горюет о гибели друзей и полон решимости отомстить за них. Пятого декабря 1941 года под Москвой началось его мщение, кончилось девятого мая 1945 года в логове врага. Прошли долгие, тяжкие годы. Но он отомстил!
На гранитном постаменте не выбито ни одной фамилии погибших. Они бы просто не уместились даже на всех четырех гранях. Героев, отдавших жизнь за то, чтобы гитлеровцы ни на шаг не продвинулись дальше к Москве, только здесь было более трехсот…
Не знает Хлебникова, кто из тех, кого она видела и всегда помнит, лежит именно в этой могиле. Не сумеет она передать школьникам их живой образ…
— Я не справлюсь с вашим поручением, Клавдия Сергеевна, — с горечью сказала она и поднялась из-за стола. — Простите.
Учительница отозвалась не сразу. Конечно, она понимает: врачу, да еще заведующей отделением клиники, трудно найти время для разговора с ее новыми учениками.
— Жаль, Ольга Николаевна, очень жаль! Ваш рассказ можно было бы записать для нашего школьного музея «Боевой славы».
— Музей? — переспросила Ольга Николаевна. У нее возникла мысль: может, «красные следопыты» отыскали какие-нибудь документы, фотографии или письма — словом, то, чего до сих пор не знает никто из оставшихся в живых солдат саперного взвода? Может, что-нибудь о Денисове, Васе или Амиране? — Что же есть в вашем музее? — Гостья снова опустилась на стул.
