Мир приключений, 1927 № 12 - страница 26
Все молчали. Инна Павловна сидела, закрыв лицо руками. Казарову хотелось сказать своему другу что-нибудь утешительное, хорошее и что-нибудь дружественное, но неожиданно он почувствовал, что всякое утешение будет ложью, оскорбительной для художника, и сдержался.
— Мне плакать хочется, — сказала Инна Павловна, не отнимая рук от лица. — Выведи меня, Владимир, на воздух…
Казаров встал из-за стола, подошел к Николаю Сергеевичу, взял его за плечи. Крамов поднял взгляд на друга. Глаза Казарова застилали непрошенные слезы. Он взял Крамова за виски и поцеловал его в лоб долгим поцелуем.
— Спасибо, дружище, — просто сказал Крамов.
— Мы пройдемся. Инне Павловне хочется на воздух, — сказал Казаров, тщательно артикулируя губами и стараясь проглотить досадный комок, подкатившийся к горлу.
— Хорошо. Идите.
Казаров и Инна Павловна вышли. Через минуту женщина вернулась и дотронулась рукой до плеча мужа. Тот поднял на нее глаза.
— Скажи Поле, чтобы убрала посуду и шла домой. Она нам больше не нужна.
— Хорошо.
Поля была приходящей прислугой из деревни.
На дворе было сыро и слегка прохладно. Над болотистой реченкой седыми космами шевелился туман. Всюду расстилалась бесцветная муть. Эту разлитую вокруг матово-жемчужную полумглу было как-то странно назвать ночью. В брезентово-сером небе плавали какие-то расплывчатые, размытые просветы. По всей вероятности, это были звезды. Истерически выкрикивала какая-то бессонная птичка. На станции изредка гукал паровоз, бестолково позвякивали буфера.
Инна Павловна опиралась на руку Казарова.
— Куда? — спросил он.
Она неопределенно махнула рукой перед собой. Они неторопливо, молча, прошли по деревне, свернули на росистую тропинку, ведущую в горку, обогнули небольшой еловый лесок и с противоположной стороны вернулись к дачке. В двух местах пришлось перешагнуть через низкие влажные изгороди.
— Препятствия на жизненном пути, — пошутил Казаров.
— Ах, если бы их также легко было перескочить!
В мезонине у Николая Сергеевича светился огонь. Привернутая лампа горела и на террасе, дожидаясь их возвращения.
Подходя к дачке, Инна замедлила шаги. Она как будто чего-то ждала. Несколько раз она вскидывала на Казарова свои большие, оттененные синевой глаза. Тот казался невозмутимо спокойным, как всегда. Инна остановилась у терраски и углубилась в рассматривание промоченных ботинок.
Казаров стал прощаться, чтобы итти на станцию.
— Успеешь, — сказала Инна Павловна, — еще два поезда. Зайдем, мне нужно с тобой поговорить.
— Хорошо. Только говорить будешь ты, а я буду слушать. У меня такое кошмарное настроение после рассказа Николая.
Они вошли в дачку.
Инна поставила лампу на столик. Казаров, с папироской в руке, опустился возле на диван и стал перелистывать какую-то книжку. Инна не села. Она закинула руки за шею и лунатической походкой начала ходить из одной комнаты в другую, через открытую дверь. Над головой, в мезонине, поскрипывали плохо прилаженные половицы. Там, как всегда, мирно и обыденно бродил глухой художник.
Инна остановилась перед Казаровым. Он поднял глаза:
— Ты что?
Женщина молчала, пристально всматриваясь в его лицо. Он бросил книжку на стол и нахмурился.
— Будь проще Инна. Ты знаешь, как претит мне всякая театральщина.
Инна горько усмехнулась, покачала головой:
— Нет, я тебя совсем не знаю, Владимир. Я думала — знаю, а оказывается — не знаю совершенно. Ты мне непонятен и чужд, как первый встречный незнакомый человек.
— Чего ты хочешь от меня Инна? Что за фокусы? — слегка раздраженно сказал Казаров.
Инна неожиданно тихо заплакала и опустилась рядом, пряча лицо у него на плече:
— Пожалей меня… Разве ты не видишь, как я страдаю…
— Это оттого, что ты распускаешься. Надо уметь управлять своей волей.
— Не то, не то, не то! — почти закричала Инна.
— Так что же?
— Я из-не-мо-га-ю!.. Мне нужно сочувствие человека, который понимал бы меня… Понимал, почувствуй это… И ничего более.
— А разве я тебя не понимаю?
Инна покачала головой.
— С каких это пор? — спросил Казаров.
— С тех самых пор… с тех самых пор, как тебе представился случай отделаться от меня…
