– Во сколько ты сегодня заканчиваешь работу? – не ответив, спросила она, приложив усилие, чтобы расцепить побелевшие от напряжения пальцы.
Ей необходимо высказаться. Как можно быстрее. Сегодня.
– Сегодня закончу поздно, часов в девять. Ведь у нас День дурака, не забыла? Начальник желает устроить очередную пьянку. А нашему народу дай только повод повеселиться и напиться…
– Жаль, – сухо сказала Ольга. – Я должна сказать тебе кое-что наедине. Ну, значит, в другой раз.
– Да, давай лучше в другой раз.
Вадим с силой растирал руками колени. Нервничал. «Какой же ты ублюдок, – подумала Ольга. – А я просто дура, что не раскусила тебя раньше».
– Пожалуй, я заберу свои вещи. – В голосе Вадима проскользнула просительная интонация, и Ольга широким жестом обвела комнату.
– Вспоминай. Что здесь твое…
Ему хватило на все пяти минут. Закрывая за Вадимом дверь, Ольга боковым зрением заметила, как за стеклянным окошком в двери кухни метнулась тоненькая фигурка. «Распутная девчонка! Отдает ли она себе отчет в том, что делает?» Ольге почему-то казалось, что нет. Ей казалось, что Жанна – жертва. Дурочка, привлеченная яркостью ощущений, в сердце у которой не трезвый расчет, а цветной фейерверк запрет – ного праздника. «Кого я собираюсь спасать? Жанну? Себя? Свои представления о справедливости?» В голове у нее проносились картины возможного развития событий. Она отчитывает Жанну. Кричит на нее. Тащит в милицию и пишет заявление. Если такому заявлению дать ход, Вадим обязательно сядет за растление малолетней. А она, Ольга, будет присутствовать на судебном заседании и наслаждаться его унижением.
Или нет. Она стоит с Вадимом глаза в глаза и выплевывает свои обвинения одно за другим, а потом бьет его по лицу. Один раз, другой, третий. Бьет до изнеможения, до усталости в руке, а этот монстр отступает и отступает, и в глазах его появляется – все-таки появляется! – ужас от осознания содеянного.
* * *
Нина Николаевна сидела напротив Лизы и, надув губы, рассматривала свои изящные руки. Лиза уже составила о ней свое впечатление. Эдакая неявная эгоистка. Веселая, открытая, жизнерадостная, готовая помочь… если это никоим образом не мешает ей решать свои проблемы. Однако стоит задеть ее интерес – она обернется к тебе глыбой льда. Сначала – ее личные дела, потом все остальное. Потом она снова будет милой и отзывчивой и сделает для вас массу добра. Черт, таких людей трудно не любить. А любить – еще труднее. Они доставляют близким массу горестей, искренне не понимая, в чем, собственно, виноваты. Трагическая двойственность характера.
И еще Нина Николаевна была артисткой. Она не смущалась жеманиться даже перед женщинами, и глаза ее, когда она очаровательно моргала, были наивные-наивные, лишь иногда в них мелькала хитринка – вот, дескать, я тут разыгрываю роли, но вы-то, вы-то все понимаете…
Лиза решила, что самое правильное – сыграть с Ниной Николаевной Неверовой в ее собственную игру.
– Поверить не могу, – почти восхищенным голосом сказала она, – что незнакомый мужчина может вот просто так, сразу проникнуться нежными чувствами к женщине. Ко мне никогда никто не клеится на улицах. Посмотрят оценивающе – и проходят мимо. Видимо, во мне не хватает чего-то эдакого…
Она окинула Неверову слегка ревнивым взглядом. Та приложила руку к груди и плаксивым голосом протянула:
– Ума не приложу, почему они ко мне цепляются…
Копна темно-рыжих волос рассыпалась по ее плечам. Волосы выглядели не просто ухоженными – заласканными.
– Вы очень красивая, – будто бы с неохотой призналась Лиза. – И прическа, и фигура, и ноги.
– Вот-вот, – встрепенулась Неверова. – Этот тип начал именно с ног.
– Да что вы?
– Говорит, ваши ножки привели меня в трепет. Если бы я встретил вас неделей раньше, я бы обязательно уговорил вас позировать для рекламного снимка.
– Нахал! – Лиза шумно выдохнула. – А для какого рекламного снимка?
– Не то чулок, не то колготок. Знаете, он минут пять бегал вокруг меня, цокая языком и потирая руки. Сущий болван!
«Что же ты раньше об этом не рассказывала, Нина-дубина?» – раздраженно подумала Лиза, а вслух воскликнула:
