— Прошу вас, мэм, — Джесс подал Полине руку и, когда она устроилась на сиденье, обошел машину и сел на водительское место. — Домой так домой, как скажете, а к Джорджу я могу вечером заглянуть и с Джоном поговорить, если мистера Батурина этот человек интересует, наверно, у них деловые отношения, тогда понятно, чего он здесь торчит третий день, ни с кем почти не разговаривая…
У Полины разболелась голова, а Джесс говорил и говорил, мотор урчал, и ветер уносил слова, сливавшиеся в подпрыгивающий поток, в котором трудно было что-то разобрать, а утонуть — запросто. Полина закрыла глаза, она не сумела выспаться ночью, ее клонило в сон, и если бы боль прошла, она, наверно, прямо сейчас и уснула бы…
— Прошу вас, мэм, — услышала она голос Джесса и обнаружила, что машина стоит у подъезда; садовник открыл ей дверцу и протянул руку, чтобы помочь выйти.
— Спасибо, Джесс, — сказала Полина. — Прекрасная была прогулка.
В холле ее встретила мисс Баркер и с осуждением сообщила, что обед давно готов, и, чтобы не подогревать его вторично, хорошо бы…
— Спасибо, Глэдис, — сказала Полина. — Я только переоденусь.
После обеда она прилегла в холле на диване и задремала под тихое урчание телевизора, а когда проснулась от переливов мобильника, был уже вечер, по Москве показывали «Время», ночной выпуск.
С Максимом Полина говорила вяло, она даже не поняла, откуда муж на этот раз звонил — то ли все еще из Праги, то ли из какого-то другого города. «Я люблю тебя, Линочка». — «И я люблю тебя, Макс». Слова стали такими привычными, что потеряли первоначальный смысл. «Спокойной ночи, Линочка». — «Спокойной ночи, Макс». Что те слова, что эти…
— Я заменила белье, миссис Полина, — сказала, заглянув в холл, Глэдис. — Если хотите лечь…
— Нет, спасибо, — отказалась Полина. — Попозже.
— Если я вам сегодня не нужна, — сказала Глэдис, — то я бы хотела отлучиться.
— Конечно, — кивнула Полина. — Я вполне управлюсь сама.
В спальню она не поднялась. Заперла за Глэдис дверь, проверила, закрыта ли дверь черного хода, и все окна на первом этаже проверила тоже, принесла из спальни подушку и плед и устроилась на диване. По телевизору показывали фильм, который Полина любила с детства, — «Служебный роман», — и она уснула под перепалку Новосельцева с его любимой Мымрой. «Придет Кадарос, — подумала она, засыпая, — а меня нет…»
Проснулась Полина от того, что на лоб ей упала тяжелая дождевая капля. И еще одна — на щеку. «Господи, — подумала она сквозь сон, — не нужно было ложиться на веранде, теперь я промокну».
Еше одна капля упала Полине на лежащую поверх пледа руку, и она открыла наконец глаза. Конечно, лежала она не на веранде, и капать могло только с потолка. Наверно, пробило трубу, что очень странно, потому что перед их переездом дом основательно ремонтировали, нужно будет утром сказать Джессу, но что делать теперь?
Полина нащупала выключатель, свет оказался таким ярким, что ничем не отличался от полной тьмы, и пришлось ждать, пока привыкнут глаза, а когда зрение к ней вернулось, Полина закричала так, как, возможно, не кричала никогда в жизни. И сразу умерла — то есть не умерла, конечно, поскольку продолжала смотреть на черное пятно на потолке, откуда на нее продолжали падать тяжелые багровые капли, уже запачкавшие и ночную рубашку, и плед, и простыню, и руки. Она не умерла, но лучше бы это случилось, потому что жить, глядя на окровавленные ладони было невыносимо. Черное пятно на потолке было пятном крови, и что же тогда происходило в спальне?
Кадарос, поняла Полина. Он пришел, не застал ее в постели и сделал единственное, что способен сделать призрак. Эти пятна не смываются. Даже если все отстирать, они появятся вновь на следующую ночь. И на потолке тоже, и так теперь будет всегда, дом этот проклят, Господи, почему я согласилась здесь жить, должна была знать, дура, что в английских замках, даже если им от роду полвека, водятся привидения, и лучше было поселиться в Лондоне, в многоквартирном доме на Стрэнде, там, по крайней, мере…
Что?
Полина стояла посреди холла и не могла оторвать взгляда от пятна, которое становилось все больше; кровь капала и капала, наверху что-то гулко упало и покатилось, кто-то бродил по спальне из угла в угол, топая коваными башмаками.
