– Товарищ Троцкий…
– Да погоди ты о своих покойниках! Зачем дрались, спрашиваю?
– Думали, удержим «линию Троцкого». Там же всего-то шесть верст между гор…
– А про пушки шестидюймовые вы там у себя в ДВР слышали? Про корабли Байкальской флотилии, про аэропланы? Про конницу Семенова в Монголии?
Георгий снова промолчал. Ну где было понять этому старому генералу, как могут сражаться пламенные борцы за рабочее дело. Борцы, которые никогда не отступают. Которые только погибают – не сойдя с места и забрав с собой на тот свет много, много врагов. Где ему понять, он же не был на той стороне… пять полос по три линии окопов, блиндажей и колючки… там, где он, Георгий, несколько раз контуженный (корабельные пушки били тяжелыми снарядами с железнодорожных платформ), вновь и вновь укладывал пулеметным огнем цепи солдат в серых армейских шинелях. И отбились бы тогда, если бы вдруг вместо солдат не полезли одни офицеры. Эти пулеметам не кланялись. Когда раскаленный ствол отказался стрелять, Георгий забрался под трупы. Ему тогда снова повезло…
К рассвету они вышли к развалинам стоявшего у дороги завода. Остатки кирпичной трубы, некогда высокой, а теперь разрушенной практически до основания, сразу привлекли внимание Деникина.
– Вот это позиция! Хороша…
Георгий с сомнением осмотрел трубу:
– Танк ее, пожалуй, не возьмет – если, конечно, внутрь снаряд не залетит. Но отступать будет некуда.
– Да уж куда мне отступать: все равно вот-вот свалюсь. Ты только пулемет оставь, а сам уводи людей дальше.
– Да из вас, вашбродь, стрелок сейчас, простите, как из говна пуля. Нет уж, будем помирать вместе. Драпать мне тоже что-то уже совсем надоело. Как раз место нашлось красивое, птички поют, трупы не воняют… Не то что тогда, на Байкале…
Через двадцать минут пулеметная позиция была готова, а еще через пару часов, как по заказу, на шоссе появились немцы. Сначала мотоциклисты, потом танки – и только через час показались грузовики. Но Деникин все медлил, с хищной улыбкой посматривая в бинокль. У Георгия занемели руки на пулемете. Он уже пожалел, что разрешил генералу командовать этим последним боем.
– Ну?! – спросил он в двадцатый раз.
– Да погоди ты! Не видишь, что ли: целая дивизия идет. Значит, будут и штабные машины.
– Ну и где же они, м-мать…
– Ага! Вот! Теперь давай патронов не жалей – вон по тем черным авто!
В следующие минуты думать было некогда. Георгий и вправду не жалел ни патронов, ни ствола, а генерал только успевал менять ленты.
– Ну все, командир, последняя…
– Молись, комиссар, вашбродь!
Именно в этот момент один из немецких танкистов наконец пристрелялся – и положил снаряд точно в середину остатков трубы…
Но наступающие уже были крепко научены осторожности. Поэтому вплотную к двум телам, засыпанным обломками кирпичей, они подобрались лишь четверть часа спустя.
– Ты смотри, еще один золотопогонник. И навешано на нем сколько… Дай-ка я срежу парочку. В Гамбурге за русский орден дают не менее двадцатки!
– Не думаю, что сегодня ты на таком ордене заработаешь более пяти марок. Предложение, знаешь ли, возросло…
Двое танкистов дружно рассмеялись – и продолжали зубоскалить, пока их не оборвал подошедший офицер. Он с недовольным видом обыскал трупы, забрав только документы.
– Герр майор, что вас так беспокоит? – рискнул спросить его ординарец (они были знакомы еще по австрийскому походу и иногда могли позволить себе такую роскошь, как откровенность). – Всего лишь еще два русских. Один, похоже, и вправду из генералов, а второй – тот, в кожанке, – наверно, его шофер.
– Нет, Ганс, не все так просто. Во-первых, это, судя по всему, не просто генерал, а генерал генштаба. Что нас должно только радовать. Но второй, рядом с ним, – не адъютант и не шофер. Это красный командир из числа тех, кого наши умники называют «комиссарами», всех скопом. Причем именно он был за пулеметом.
– Ну, должно быть, генерал был совсем слепой, раз он этого не заметил. Да, наверно, так и есть: видите, какой он старый?
– Возможно, Ганс. Просто я подумал, что если царские генералы начнут воевать вместе с красными комиссарами – то этот «колосс на глиняных ногах» еще не скоро развалится…
