- У них были зрители, отец. А Момус стал зрелищем без зрителей. Прошло почти двести лет. Люди занялись другими делами. Нам надо есть.
Старик пристально смотрел на юношу.
- Ты хочешь быть наездником, не так ли? Должен хотеть; это у нас в крови.
- Да, хочу. - Джеда убрал руку. - Как до меня хотели Мика, Тарамун и Деза, мои братья. Но они хотели также жениться, есть, растить детей. Это неправильно?
- Ба! - Старик покачал головой. - Они не наездники. Они... погонщики! Они оставили этот дом... - Старик сжал кулак, потом уронил его на колено. Они... оставили этот дом. Ну а ты, Джеда? Будешь править ломовиками у Даввика?
- Отец, мы не выживем без зрителей. Укротители хищников, воздушные гимнасты, танцующие медведи - где они теперь? Один номер, вроде нашего, это не цирк. Нам нужно много номеров и нужны зрители, готовые платить за зрелище.
Хамид вспомнил след в небе.
- Солдаты, Джеда. На спутниках много солдат.
Джеда покачал головой:
- Они не могут увидеть нас, отец. Так решил Великий Алленби. И ты это знаешь.
- Алленби! Рассказчик, обернувшийся трюкачом!
- Большая Арена сделала его нашим Государственником, отец. Это закон. - Джеда встал и стряхнул крошки с одежды. - Мне надо позаботиться о конях.
Хамид кивнул:
- Джеда?
- Да, отец?
- Джеда, ты пойдешь к Даввику?
- Я еще не решил.
Старик с трудом встал, опираясь на костыль:
- Если пойдешь, Джеда, можешь остаться здесь, в моем доме.
Джеда кивнул:
- Спасибо. Я знаю, как трудно тебе было сказать такое.
Хамид кивнул, и юноша вышел на улицу. Доковыляв до двери, старик смотрел вслед сыну, пока тот не исчез в темноте. Прислушавшись, Хамид разобрал, как у фонтана напевает Пинот. Нет больше певицы, подумал Хамид, есть собирательница кобита, продающая корни вместо песен. И его сыновья теперь не наездники, а погонщики. И где, где львы, слоны и медведи? Где те золотые юноши и девушки, что ходили по проволоке и перелетали над манежем с трапеции на трапецию? Где оркестры? Музыка и смех исчезли, сменившись варкой сыров и набивкой подушек.
Хамид вышел из дому и посмотрел на ночное небо. Даже напрягая глаза, он не мог увидеть их.
- Эй, вы, там, даже если мне придется сдвинуть небо и Момус, я заполучу вас в зрители для моего сына, наездника!
В болотах к северу от Аркадии огромный ящер подставил брюхо солнцу и поудобнее устроился в тине. Соскоблив немного донного ила, ящер намазал брюхо, вздохнул и погрузился в мечты о пирожках матери Мамута. Начиненных тунговыми ягодами и покрытых толстой коркой соли. Приоткрыв щелевидный глаз, ящер оценил положение солнца. Мамут не появится у края болота еще два часа. Заметив движение, глаз уставился на толстую водяную осу, следя, как она жужжит все ближе и ближе к невинному с виду комку грязи. Свернув язык кольцом, ящер напрягся, потом расслабился, и розовая змейка языка плюхнулась из пасти в воду. Улетай, закусочка, подумал ящер. Мамут рассердится, если я испорчу аппетит.
- Горбунок! Горбунок!
Ящер поднял большую голову и повернул на голос. Это Мамут, подумал он. Он сегодня рано, и я не закончил купаться.
- Горбунок, немедленно сюда, мерзкий дурень!
Перевернувшись, ящер встал на задние лапы и начал пробираться к источнику шума.
- Горбунок! Ты идешь?
- А-а мут-дешь! - ответил ящер.
- Уже идешь?
- Же-дешь! - Ящер покачал головой и свернул язык. Мамут уже сердится. Тут уж не поможешь, надо торопиться. Добравшись до кустов, ящер вылез на топкую землю и продрался через подлесок.
- Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!
Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.
- Рожок?
Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.
- Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.
Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.
- Ходно.
Мальчик пнул ящера по хвосту:
