И в любом случае — они молчат.
На третий день после приезда в Лондон Tea, ее родители и Никос пили вечерний чай за большим столом в семейной гостиной. Окна, выходящие на улицу, были открыты и наполняли комнату уличным однообразным шумом. Внезапно этот монотонный гомон был разорван звуком выстрела, за которым сразу же последовал следующий.
Они поставили чашки на стол и поспешили к окну. «Амбуланс», завывая, уже прокладывал дорогу среди машин, заполнявших улицу, пока наконец не остановился у входа в кафе напротив. Водитель и санитар достали из машины носилки и вошли внутрь. Очень скоро они показались снова; на носилках было тело, покрытое белой простыней.
Tea стояла, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. Ее била непрерывная дрожь. Она не отвечала на вопросы. Родители и Никос пытались ее успокоить, но ей становилось все хуже. Был вызван врач; он ввел ей снотворное, и она погрузилась в сон.
Назавтра она отказалась выйти из своей комнаты. Она отказалась от еды. Она не хотела никого видеть и запретила входить к ней. Она попросила принести ей утренние газеты.
Никос тоже купил себе газету. В ней был помещен снимок человека, убитого вчера в кафе напротив. У него были усы и борода. Никос сразу узнал его. Для большей верности он взял ручку и пририсовал человеку на фотографии черные очки. Но в этой детали не было надобности.
Tea не поднималась с постели и не выходила из комнаты. Ее лихорадило, она бредила и металась в жару. Врач приходил дважды в день.
Со временем болезнь пошла на убыль. Никос отложил свое возвращение в Мадрид еще на неделю и проводил все время у Теи. Родители были уверены, что его присутствие поможет их дочери преодолеть кризис.
Наконец она встала с постели и вышла из своей комнаты. Она попросила Никоса выйти с ней на прогулку. Парк был совсем рядом. Они сидели на скамейке и молчали. Светило солнце, и в парке было тихо и тепло.
Через некоторое время Tea сказала, что ей холодно и она хотела бы вернуться домой. Никос помог ей встать. Он почувствовал, что она снова дрожит.
Проходя мимо местной аптеки, Tea оставила Никоса снаружи, а сама зашла купить нужные ей лекарства — так она сказала. Выйдя, она оперлась о его руку и улыбнулась.
— А теперь — домой, — сказала она. — Я так устала. Хочу в постель. Лечь — и спать…
Когда они пришли, Никос проследовал за Теей в ее комнату, плотно прикрыл дверь и, прислонившись к стене, сказал шепотом:
— Tea! Я не могу жить в мире, где не будет тебя. Отдай мне эти таблетки… — И он кивнул головой в направлении ее пальто. — Дай мне их, Tea…
Она улыбнулась ему улыбкой шаловливой девочки, пойманной на месте преступления. Это была слабая, болезненная улыбка. Из кармана пальто она достала небольшой пакетик и протянула Никосу, который тут же спрятал его в своем кармане.
— Но я могу купить другие, Никос, — прошептала она.
— Разве не достаточно двух смертей, — с упреком сказал Никос. — Ты хочешь, чтобы добавились еще две?
Она упала в его объятья и разрыдалась. Никос гладил ее по голове правой рукой, поддерживая вздрагивающее тело девушки левой. Потом он крепко обнял ее и держал так, пока рыдания не утихли. Тогда он уложил ее в постель, накрыл одеялом и сел на стул у изголовья.
На следующий день он уехал в Мадрид, дав слово не возвращаться, пока она не позовет его, но выговорив право звонить ей ежедневно. На его первый звонок немедленно после приезда в Мадрид ответил ее отец. «Все нормально, — сказал он. — Она уже несколько часов как спит…»
Часть четвертая
Александр Абрамов
1
В один из зимних дней 1921 года в один из южных мотивов неподалеку от побережья приехал из Тель-Авива маклер по операциям с недвижимостью. Он приобрел там двести пятьдесят дунамов виноградников и миндальных плантаций. Переговоры с владельцами велись в спешке, подозрительной спешке; но поскольку речь шла о землях, лежавших в стороне мошава, он в конце концов добился того, чего хотел. Совету мошава интересно было узнать, кому теперь будут принадлежать плантации на отдаленном холме, но единственное, до чего им удалось докопаться, это что будущий владелец — еврей. Его имя осталось неизвестным даже после подписания купчей. Тем не менее владелец существовал: по ночам с юга стали прибывать телеги. На них были тесаные камни из мергельной каменоломни. Камни разгружали и складывали на вершине холма. Очень скоро там был сооружен навес, а в конце зимы прибыли строители, которые резво взялись за дело. Из мошава было видно, как на глазах растет и поднимается просторное здание: сначала первый, затем и второй этаж. И вот уже все скрылось под крышей из красной марсельской черепицы. Затем розовая штукатурка покрыла стены, а потом наступила очередь дороги. Она шла от вершины холма и вливалась в проселок, служивший мошаву главной улицей. Но наибольшее удивление вызвала у жителей мошава работа нанятых там арабов: они выкорчевали сто пятьдесят дунамов миндальных деревьев и виноградников; затем лоза и стволы сжигались.
