Он почувствовал, что краснеет и запутывается, и попросил:
— Не обращай внимания ни на что, ладно? Давай просто прокатимся. Ты обещала…
И они поехали.
По главной улице Г. Р. вел машину аккуратно и не спеша, но, когда они выехали за городскую черту на автостраду, ведущую на север, он мельком взглянул на Тею и торжественно произнес:
— Ну, а сейчас…
И резко надавил на газ. Машина на мгновенье замерла, затем, присев, рванулась с неправдоподобным ускорением и за считанные секунды набрала максимальную скорость. Они понеслись по крайней левой полосе, оставляя позади множество других машин. Свистел рвавшийся перед ними воздух. Это было подобно урагану и продолжалось не менее четверти часа, и тогда Tea, наклонившись к Г. Р., что-то сказала ему на ухо. Но он не расслышал.
— Ты что-то сказала? — прокричал он. — Что? Я не слышу…
Она наклонилась к самому его уху:
— Куда мы несемся?
— Ты что, боишься? — крикнул ей Г. Р.
— Нет. — Теперь уже и Tea вынуждена была кричать. — Нет, я не боюсь. Люблю быструю езду.
— Жаль, — крикнул Г. Р. — А я надеялся, что ты будешь в ужасе и обнимешь меня.
— Ты ведь пристегнул меня ремнем, умник!
Не выпуская руля из рук, он наклонил к ней щеку. Tea погладила его по щеке и сказала:
— За свой аттестат ты получил достаточно. И от своего отца, и от меня. А теперь серьезно — куда мы едем?
Им снова пришлось кричать.
— Мы едем к тебе, — кричал Г. Р. — В твою небесную обитель. На небеса. Бог дал людям небо и землю… а мы берем разгон и вот-вот взлетим и полетим… полетим… полетим.
Этот отрезок шоссе пролегал в глубокой каменистой долине, и острые края скал нависали сверху, закрывая небо. Но вот горизонт раздвинулся, и показался дорожный указатель, сообщавший, что через милю путешествующих ждет еда.
— Прежде чем мы улетим, — сказала Tea, — может быть, есть смысл перекусить?
— Только не здесь, — не поворачивая головы, снова крикнул Г. Р. — Не в этой дрянной забегаловке.
— Я вижу, ты составил полную программу… но ты меня не спросил. А мне пора домой, меня ждут.
— Ничего, — кричал Г. Р. — ничего. Позвони домой и скажи, что решила отметить окончание учебы. Через час мы будем на месте.
— Ты совсем рехнулся, — кричала Tea. — Это уже не прогулка, это похищение. Ты преступник, и я не хочу иметь с тобой никаких дел. И даже разговаривать не стану, пока ты не остановишься.
Г. Р. резко сбавил скорость и послушно свернул к стоянке. Машина застыла. Он отстегнул ремни и потянулся к выемке между ее плечом и шеей. «Tea, Tea, — шептал он, целуя ее в затылок, — ох, Теа…»
Она погладила его волосы и сказала:
— Ну вот… теперь ты хороший мальчик. И если вдобавок к этому ты поможешь мне выбраться из этой лягушки, я с удовольствием с тобой пообедаю.
— Tea… умоляю… позвони домой и скажи, что с тобой все в порядке и что ты вернешься к вечеру. Или даже днем, но попозже… Tea… я прошу тебя…
— Ну, хорошо, — сказала она. — На этот раз пусть будет по-твоему. Но впредь я буду с тобой осторожнее, ты человек опасный и, похоже, готов на все.
И она пошла звонить. А Г. Р., откинувшись на подголовник и закрыв глаза, бормотал: «О, боже… это невозможно… невероятно… я этому не верю…»
5
Большую часть летних каникул Tea провела, путешествуя с родителями, и Г. Р. получил от нее несколько открыток без обратного адреса. По открыткам он понял, что семья Теи была во Франции, а потом в Италии. Вернувшись, Tea снова встретилась с Г. Р.
Каникулы подошли к концу. Они договорились писать друг другу, но Tea взяла с Г. Р. слово, что он будет держать себя в руках. Она сказала при этом, что начало их отношений было, на ее взгляд, слишком бурным. Теперь, когда, так или иначе, они должны были расстаться на несколько лет учебы в университете, у каждого из них будет достаточно времени, чтобы проверить себя.
— Я уже прошел проверку, — запротестовал Г. Р. — И получил диплом с отличием… ты же сама это видела.
— Но я, в отличие от тебя, не гений, — сказала Tea. — Наберись терпения и будь умницей.
У Г. Р., когда он уезжал в университет, было тяжело на сердце. Он был готов к чему угодно.
Они встречались три раза в год на каникулах, между семестрами. В первый год Tea согласилась встретиться с ним только при условии, что он не будет ей писать — слова, написанные на бумаге, извращают действительность. Написанное, считала она, может подвигнуть человека к тому, что он сам уверует в свои фантазии и оторвется от реальности. У Г. Р. не было выбора, и он принял эти условия. На второй год запрет на письма был снят, а на третий, когда переписка стала потребностью для обоих, Г. Р. набрался смелости и рассказал Тее подробно о том, о чем она либо догадывалась, либо знала в общих чертах: о разводе родителей, о его неприязни к отцу и о матери, которой он обязан душевными потрясениями, полностью изменившими его внутренний мир… так писал он Тее, стараясь избегать каких-либо подробностей и конкретных объяснений.
