А, может, Мая просто однофамилица высокопоставленному чиновнику? Это простая мысль вызывает у меня ярость: Слава, к чертям собачьим однофамилица! Была бы Сидорова, Петрова, Кузнецова, Иванова — а так: Крутоверцер!
С ума сойти! Думать не думал, что с каждым шагом буду все больше и больше погружаться в топь непонимания происходящих событий? А ведь умненький — был?! Или — идиотом был всегда?
Интересно, сколько эта дьявольщина будет продолжаться? Пока не пущу последние пузыри?
Слава Богу, пока пузыри пускал, находясь в уютно-благоуханном клозете «Русской избы», что несколько утешало. Не все потеряно, господа, есть шанс выжить, оболтай! И на этом положительном утверждении глянул на себя в зеркало. Боже! Кто это? Что за рожа в маскировочных пятнах? Проклятая зеленка от воды потекла, обратив мое асимметричное от синяков лицо в нечто запредельное. Подозреваю, что леший на соседнем болотце выглядит куда краше, чем я.
Ну, не жизнь у тебя, Мукомольников — му`ка! И смех, и грех. Взяв кусок казенно-плодово-ягодного мыла, начинаю терзать щеки. И слышу, как в соседнем туалетном отсеке «Ж» стучат каблучки. Судя по пронзительным голосам, явились два пьяненьких принимательно-давательных агрегата. Пожурчав в кабинках, они, очевидно, начинают приводить себя в порядок и тоже перед зеркалом.
— Ой, мой зайчик, ну такой зайчик! Добрый, нежный, ласковый зайчик. Все для меня, все для меня!
— Ой, а мой зайчик! Я тут гоняла на Канарчики и открыточку оставила. Прелестная такая открыточка с зайчиком, таким беленьким, пушистым, как мой зайчик. И написала на ней: «Зайчик, я тебя люблю и уже скучаю!» Возвращаюсь с Канарчиков, а вместо открыточки бриллиантовое колечко тысяч так сто. Ну, разве не зайчик?!
Жаль, что под моей рукой не оказался ТТ, пристрелил еп`зайцелюбов без всяких сомнений. А так пришлось только рявкнуть:
— А я зайчиков тоже люблю, козлов! Рагу в собственном соку! Дур-р-ры ёп`!!! — и хрястнул дверью так, что все натуральные в округи косые дали деру от греха подальше.
Вернувшись за столик, обнаружил на нем запотевший графинчик с водочкой, овощную закуску в виде Пизанской башни и новую бутылку минеральной воды.
— Порядок? — глянул на меня Александр, стараясь скрыть свои истинные чувства.
— Бывает хуже, — буркнул я.
— Тогда за знакомство, — взялся за графин. — Я тоже грамм сто, а то, чувствую, нам без бутылки не разобраться.
В это время в зале появились на тоненьких ножках две любительницы «зайчиков» с таким дебильно-кукольными личиками, что Илюша Шепотинник по сравнению с ними излучался академиком АН России. «Зайчики» же этих костлявых е`сучек имели к отряду косых ровно такое отношение, как я к мексиканским кактусам. Хотя я был куда ближе, к колючим саркастическим братьям своим меньшим.
— Что случилось? — вопросил чуткий «охотник». — Водка горькая?
— Жизнь горькая, — и рассказал об анекдотичном казусе, случившемся в клозете.
— Ты все правильно сказал, — поднял рюмку Александр. — Всех этих «зайчиков» скоро освежат и сделают рагу.
— Правда? — не поверил я.
— За наше общее дело! — ушел от подробного ответа менхантер; и был прав: у нас своих проблем было выше всякой высокой крыши.
Мой язык развязался после третьей рюмки и после того, как господин Стахов поинтересовался моей странной реакцией на сообщение о том, что Мая Михайловна носит гордую графскую фамилию Крутоверцер?
— А она ему кто? — посмел задать этот неприятный для себя вопрос.
— Жена.
— Ж-ж-жена? — видимо, лицо мое приобрело такие черты летальной идиотии, что даже сдержанный и опытный менхантер рассмеялся в голос. Смейтесь-смейтесь, — обиженно сипел я. — А я, как чувствовал, что она ещё та-а-а…
— Кто?
— Змея-я-я-я!
— Почему же? — провоцировал на откровения «охотник». — Деловая женщина, жесткая женщина, если надо. Прагматичная женщина. Не живет иллюзиями…
— Вот-с! — вскрикнул я. — Позор! Вышла, женщина, замуж по расчету, это к бабке не ходи. Теперь все понятно, сладкая парочка нашла дурачков, чтобы им клепали миллионы. И миллионы! Вот им! — И сложил три пальца в известную фигуру. — Миллион шишей!
— Так, — задумался Александр, изучая мою фигу. — Что-то я чего-то ничего не понимаю? А ну-ка изложи свою правду жизни, Слава, — предложил.
