Свет уставился на Валентину. И громко захохотал.
Уши были большие, оттопыренные и отчего—то заострённые кверху.
Свет хохотал и не мог остановиться.
Валентина оборвала свою длинную, сложную песню и посмотрела на Света огромными глазами в которых отчётливо метнулась паника.
Богемная публика перестала курить кальян и тоже смотрела на Света.
– Уши, – давился Свет смехом, – ой не могу, уши!!
Он вскочил и бросился вниз по лестнице.
Как он раньше не замечал, что она лопоухая?!
Разве можно умирать из—за родственницы Чебурашки?
В коридоре Свет с трудом отыскал среди груды обуви свои ботинки и выскочил из квартиры.
Холодный ветер отхлестал его по щекам. Хотелось петь и орать от счастья.
На него ничего не давит, никаких сто тысяч атмосфер! Он может есть, пить, двигаться, дышать, смеяться, жить!! Он может спокойно ходить в универ и не вздрагивать, когда вдали замаячит копна рыжих волос.
Он свободен.
Пивоваров догнал его у киоска, когда Свет покупал банку пива.
– Спасибо тебе, – сказал Фролов, вручая пиво Андрюхе.
– Да не за что, – пожал плечами Андрюха. – Смотреть на тебя, урода, надоело.
– Я свободен!!! – заорал Свет. – Я живу—у!! И к чёрту полную луну—у!!!
Холодно было, холодно.
Кто прилетал в декабре в заснеженный Петербург с расплавленных солнцем Сейшелов, тот поймёт, как мне было холодно.
Промозглый ветер засунул свои колючие лапы под тоненькую дублёнку ещё когда я спускалась по трапу самолёта, потом терзал моё изнеженное теплом загорелое тело, пока я от аэропорта добиралась до своего старенького «БМВ».
– Лоран, – сказала я, когда печка прогрела салон настолько, что я смогла снять перчатки и набрать по мобильному заветный парижский номер. – Я долетела! Скучаю, люблю, страшно мёрзну и тороплюсь собрать чемодан, чтобы завтра вылететь наконец к тебе! На Сейшелах было отлично. Спасибо за чудный подарок!
– После нашей свадьбы ты никогда никуда не поедешь одна! А свадьба через неделю! – Лоран, как всегда, мешал русские слова, французские и английские. Я хорошо понимала эту его «мешанину» и отлично болтала на ней сама.
– Я помню! – ответила я на «нашем» с ним диалекте. – До встречи завтра в Париже!
Жизнь была прекрасна: шоколадный загар в декабре, принц в Париже, зависть подружек и перспектива приобщиться к миллионам будущего мужа. Могла ли я о таком мечтать?!
…В тёмном подъезде меня поджидали двое. Они схватили меня под руки и потащили назад, на свирепствующую непогодой улицу, к большой тёмной машине, марку которой я, естественно, не смогла рассмотреть. Конечно, я пыталась орать. И отчаянно сопротивляться. Но голос подвёл, выдав лишь беспомощный писк, а коронный удар в коленную чашечку, который я репетировала на платных уроках самообороны, не получился. Я просто промазала, причём, три раза подряд.
Жизнь из прекрасной грозила превратиться в ад. Наверное, меня похитили, чтобы продать в сексуальное рабство, и хорошо, если в Японию, а не куда-нибудь в Эмираты. Почему-то быть сексуальной рабыней в Японии мне казалось более… интеллектуальным занятием.
– Парни, меня в Японию, – попросила я, глотая солёные слёзы. – Только не в Эмираты! – По привычке я болтала на смеси русского, английского и французского.
Парни нехорошо ухмыльнулись.
Мы ехали час и пятнадцать минут. На часы я не смотрела, но точно знала: мы ехали ровно час и пятнадцать минут. Потом машина остановилась и меня вывели на заснеженное, тёмное поле. Я не видела ни черта, но это точно была не Япония. Мороз щипал мои щёки, руки, забирался под распахнутую дублёнку и пощипывал изнеженные на Сейшелах бока.
Холодно было, холодно!
Меня повели, подпихивая в спину чем-то твёрдым. Даже думать не хотелось, что это было. Внезапно давление между лопаток исчезло, я оглянулась. Парни исчезли, растворились в кромешной тьме. Оказалось, что без парней ещё страшнее, чем с ними. Я зажмурилась и заорала. Наконец-то мои лёгкие выдали полноценный, берущий за душу вопль. Он продлился ровно секунду, потому что вдруг потонул в звуках волшебного вальса.
Я открыла глаза.
Кромешная тьма оказалась расцвечена миллиардом мелких, цветных огней.
