– Простите, простите, графиня, я сам не свой. Не плачьте. Только не плачьте, – женские слезы были единственным оружием, против которого Эдесян бессилен. – Я рад, как же не рад? Просто не ожидал совершенно. Не думал даже…
– По-твоему, я только за вышивкой сидеть способна? – Она достала из кармана платочек, вытерла глаза, высморкалась, после чего добавила капризно: – И перестань называть меня «графиней». Здесь я для всех Ольга Александровна. Или просто – Ольга.
– Как скажете, сударыня. Ольга, Оленька, как вы здесь очутились?
– Тебя искала! Ты когда на фронт уехал, я сразу на курсы медсестер пошла. Закончила, хотела вдогонку, а папенька – ни в какую. В Петербурге, говорит, милосердствуй. Вон, полный лазарет раненых. Я в слезы, а он: «Молчать! Несовершеннолетняя ты еще!» Пришлось подчиниться, я при государыне нашей работала полгода – знаешь, какая она отважная? Ни крови, ни гноя не чуралась… А потом, стало быть, как восемнадцать весной исполнилось, так папеньке и сказала: «Не указ вы мне больше».
Она красноречиво вздохнула, глянула искоса.
– Долго тебя искала, из части в часть переводилась. В Алашкерт приехала – и опоздала, ушли вы уже. Еле упросила мулов с провизией вам снарядить. А ты – кричать!
– Глупая девочка, – он обнял ее сильнее. – Тут же война, тут убивают каждый день, понимаете?
– Я заметила, представь себе, – фыркнула юная графиня и мечтательно добавила: – Помыться бы с дороги.
– Парилка есть… Маленькая, правда, убогая, но рабочая, мы в ней вшей знатно погоняли. Пойдем – истоплю.
Капитан Виктор Аствацатуров был горд собой и раздосадован одновременно. Это ведь он придумал смелый и дерзкий план – прорваться в эрзерумскую долину через хребет Карга-Базар, слывущий непроходимым настолько, что турки не сочли за нужное его укреплять, и теперь он маячил единственным незащищенным участком горного укрепрайона Эрзерума. Однако поделиться гениальной идеей Аствацатуров ни с кем не успел – такое же озарение снизошло и на генерала Кавказского фронта, о чем и сообщалось в утреннем приказе.
Капитан остановился у приземистого дома, занятого под кухню, вдохнул морозный воздух, пригладил усы. Всё-таки соврал он выскочке-ундеру, вернее, не сказал всей правды – не только орден нужен Виктору Аствацатурову, славы полководца он жаждет сильнее. И что душой кривить – весьма ее достоин! Только, чтобы выстраивать блестящие стратегии, совсем не обязательно торчать под пулями. Более того – пули лишь думать мешают.
В глубине дома раздался звон. Капитан обернулся, в тот же миг на пороге, тараща глаза, возник солдат Николай Скворцов.
– Что за шум? Отвечать!
– Ваше высокоблагородие, ничего серьезного. Иония миску уронила…
Дзынь-грох-бах-дзынь!
– Вг’ать мне надумал?
– Никак нет, вашбродь…
Дзынь!
Капитан ворвался в дом. Айсорская девица – волосы растрепаны, глаза сверкают, тулуп распахнут – стояла посреди кухни и, рыча львицей, швыряла чем попало в стену: миски, ложки, кастрюли, ножи – всё шло в дело!
– Отставить! – рявкнул Аствацатуров.
Иония вздрогнула и замерла. А затем бросилась опрометью из дома, едва не сбив топтавшегося на пороге Скворцова.
– Ух, ваше высокоблагородие, как вы ее сразу… А меня – ни в какую. Никак не мог угомонить окаянную.
– Что пг’оизошло? Доложить, – прорычал Аствацатуров.
– Никак не могу знать, ваше высокоблагородие.
– Будешь вг’ать, весь взвод Эдесянов поплатится.
– Ерунда, ваше высокоблагородие… Бабья дурь. К господину старшему унтер-офицеру знакомая приехала. Графиня. Сестра милосердия. А Иония как узнала, взвилась до небес, что коршун, какая уж тут «голубка»…
– Гг’афиня? Сестг’а милосег’дия? Ты пьян, солдат?
– Никак нет, ваше высокоблагородие. Час назад, когда вы на совете были с другими офицерами, обоз приехал. С продуктами, медикаментами, ну и… графиней.
– Бг’ед какой-то. Если навг’ал, пг’икажу выпог’оть. Свободен.
Крылья белые, паром окутаны. Волосы светлые на нежных плечах. Грубый обмылок скользит по круглому бедру, по плоскому животу и выше, выше, к маленькой острой груди… Под руками солдата напряглось тело юной графини. Сколько он мечтал об этом теле, сколько раз засыпал, не смея даже надеяться, что грезы хоть когда-нибудь сбудутся. Юная графиня задышала часто-часто, а солдат, намылив груди, коснулся шеи, отодвинул волосы, поцеловал за ухом.
