Милицейская академия I–II - страница 62

Но вот дальше у милиции пошли сплошные неприятности: бандиты оказались честными блокадными сиротами, диссидентами с девятьсот пятого года и вообще порядочными налогоплательщиками. А потому, доказывали они гражданину следователю, на злодейство никак не способные. Вроде как Тимоха сам себя порешил от нестерпимого стыда за поруганную экскаваторную честь. Тут, конечно, следователь слегка вспотел от частых постукиваний о кабаньи бандитские головы, но те держались насмерть — дескать, не душегубы они вовсе и даже птичек с перебитыми крылышками у юннатов отнимают и выхаживают, кого хочешь, мол, спрашивай — подтвердят. Потом навалились адвокаты и потеть начал прокурор, не желающий продлевать сроки задержания честных российских граждан из–за такой ерунды, как типичное самоубийство.

Хеппи–энд учинил Тимоха, заявившийся прямиком из морга в следственное управление за ключами от квартиры и разными полезными вещичками, изъятыми милицией на месте его убийства. Сначала, разглядев Тимоху, омоновцы со стульев падали, но потом, маленько оклемавшись, наливали Тимохе стакан и слушали его потусторонние рассказы. Оказывается, как объяснил Тимохе морговский прозектор, на время переквалифицировавшийся в терапевты, бандитская пуля прошла под очень острым углом к Тимохиным лобным костям, да и кости, прямо скажем, оказались изрядными, и от них случился типичный рикошет. Хотя от сотрясения мозга кости хозяина своего все ж таки не уберегли, потому он сутки и отлеживался.

Тут, конечно, адвокатов из конторы повыкидывали и давай устраивать очные ставки. И вот, когда Тимоха с главным душегубом с глазу на глаз встретился и зловещим шепотом подтвердил: «Ты, скотина, меня убил и да еще по морде два раза ударил», убивец возьми и помри от душевного расстройства и неуверенности в завтрашнем дне. Натуральный инфаркт с человеком приключился, безо всяких там Тимохиных выкрутасов с возвращениями из морга и посмертными наездами. Похоронили вот недавно, с почестями и военным оркестром. А Тимоха на похороны не пошел — ему в дневную смену заступать, а он после морга еще не мылся.

Над страной печально реет буревестник перестройки. Гадкий призрак коммунизма закидал его камнями. И попал неоднократно.

Буревестник не сдается, только чаще выпивает.

А тем временем гагары голосуют не по делу. Им, гагарам, недоступно понимание момента. И пока они потеют, клювом щелкая изрядно, мафиозные структуры обнаглели совершенно. Обнаглели, озверели и реформам угрожают. А реформы их боятся, робко прячутся реформы, только их повсюду видно, потому что нет утесов.

Нет утесов совершенно, потому что их продали. Экспортеры без лицензий растащили все утесы и продали за валюту буржуинам ненасытным.

Только холмики остались, но на них сидят пингвины. Ни за что их не прогонишь — они глупые и злые. Каждый пингвин что–то хочет, но чего — сказать не может. И поэтому трясется, огорченье выдавая.

Им, конечно, помогает океан российской прессы. Каждый орган этой прессы постоянно что–то тычет и, бывает, совершенно затыкает конкурента. «Мы им здорово воткнули», — говорят они пингвинам, и тогда пингвины плачут, потому что очень больно.

Над страной все гуще тучи социальных катаклизмов, потому что жрать охота, а без денег ведь

не кормят, даже если очень просишь. А субъекты федераций, наглотавшись всякой дряни, изнывают от изжоги, откровенно помирая. Только гордый буревестник, марсианину подобный, не меняя батареек, все летает и летает, словно выпил скипидара.

«Пусть сильнее грянет буря», — говорят ему фашисты, активисты и троцкисты, нализавшись кока–колы. Ну а он себе летает, часто крыльями вращая, и, — наверно, перегрелся, рядом с солнцем оказавшись. И никто не пожалеет, потому что злые люди. Только мы и пожалеем, так и скажем — жалко птичку.

Легко обвинять в невнимательности лошадь — она видит лишь то, что находится строго перед ней. А вы возьмите уголовный кодекс и почитайте себе на ночь — вот где мысль растекается безо всяких там ограничений на законы оптики и правило буравчика. Законодатель смотрит вширь, вглубь, вкось, а то и внутрь, вот почему он так безжалостен к подлым повредителям морского телеграфного кабеля и очень строг к рецидивистам, незаконно усыновляющим детей. Подобных типов, безусловно, давно пора развесить на морских телеграфных кабелях с показательной табличкой «Он, зараза, повредил–таки морской телеграфный кабель!» — но как добраться до кабеля?