Милее дома места нет - страница 2
— Ты как думаешь, она гомосечка? — спрашивает Марс.
— Лесбиянка? Кто?
— Линдсей Вагнер.
По улице за окном громыхает грузовик.
— Да не бионическая, — говорю я. — Байроническая. Был такой лорд Байрон.
Голова Барби, которую я выкручиваю, отрывается с ласкающим слух хлопком.
— У тебя дети есть, Плуто? — спрашивает он.
— Нет.
— А собака?
— Я больше… вор-кошатник.
— Назвать собаку Джейк — это тупо. Собак надо называть сильными именами — Медведь, Черноух. Джейк только для собаки-пидора годится. Вот если у тебя Черноух или Рекс, тогда это нормальный пес.
— У меня раньше был кот по имени Рамон, — говорю я, но он не слушает. Он продолжает:
— У меня был пес, который дрючил крыльцо и рычал: «Р-р-р-р…. Раф-ф!»
Марс наваливается на комод, изображая мучительные усилия. Это зрелище для меня чересчур интимно. Я отвожу глаза.
Потом он начинает медленно, с театральным пафосом выворачивать ящики, аккомпанируя себе ритмичным пыхтением.
— Так как это называется? — спрашиваю я.
— Это называется бионическая, мудила! — Он расшвыривает по комнате одежду. Пыхтит сильнее. — Бионическая женщина может раздавить в руке теннисный мячик. — Он имитирует этот подвиг. — Ненавижу ваши… б***… мячики… на тебе, сука!
— Байроническая, Марс.
Я нахожу комикс о песике Джейке, который сочинила Мария. В нем Джейк раскрывает преступление, указывая на красноречивые детали. Его партнер по сыску — не то крыса, не то плохо нарисованный лось; их общение сводится к грамматически подозрительным возгласам и победному воздеванию лап. Далее Джейк получает награду от мэра, в роли которого выступает дикобраз. Затем Джейк, мэр, крысолось и некто по имени Гарриэт Розенбом пьют из больших стаканов шоколадное молоко. Кончается все непонятно почему полароидным снимком принадлежащей Марии коллекции Барби.
Хороший способ поставить точку, Мария.
Марс склоняется над маленьким аквариумом на тумбочке Аманды.
— Это еще кто?
— Тритон, — говорю я. — Такая ящерка.
— Сейчас она будет мертвой ящеркой. — Он поднимает кувалду.
Я перехватываю его руку на замахе.
— Мы не будем трогать тритона.
Он мрачнеет.
— Так не в кайф.
Я кидаю комикс в наволочку.
— В спальне хозяев что-нибудь разобьешь…
Тут внизу раздается женский голос: «Ау, кто-нибудь дома?» — и вся кровь отливает от моей головы.
Марс распрямляется. Я прикладываю к губам палец. Марс достает из кармана ветровки пистолет, блестящий, как пощечина.
— Что это? — спрашиваю я хриплым шепотом.
— Это конец всем, кто мне не нравится, мудила!
Снизу снова зовут: «Ау!» Марс тыкает пистолетом в сторону коридора. Я первым выхожу из детской, и мы крадемся по лестнице вниз. На первом этаже мы прячемся за аркой, ведущей на кухню. Арка разукрашена трафаретными изображениями листвы и виноградных гроздьев: одно время Джилл тоже ходила на художественные курсы, чтобы «расширить свой кругозор».
На кухне кто-то воркует с Джейком, называя его Джекулечкой и Джекусиком.
Губы у Марса глянцевые. Я произношу одними губами «убери пистолет» и вхожу в кухню, где незнакомка в спортивных шортах возится с песиком Джейком, побуждая его прыгнуть как можно выше. Джейк старается от души. Его отросшие когти шлепают по линолеуму, когда он приземляется. Ошейник от Сваровски сверкает.
При виде меня незнакомка цепенеет.
— Ау? — неуверенно говорит она, будто еще бродит по пустому дому. — Дороти? Я Рамон, двоюродный брат Джилл. — Мой тон ясно говорит, что я прекрасно знаю ее по рассказам сестры. Прежде я лишь однажды натыкался на человека во время операции, и этот единственный раз научил меня правилу: веди себя так, чтобы тебе хотелось помочь.
Она косится на Джейка в поисках подтверждения, но он пользуется перерывом, чтобы попить воды.
— Я заехал за книжкой, которую Джилл брала у меня почитать. — Я медленно моргаю. Анна говорила, что это привлекает внимание к моим лазурно-голубым глазам, но Дороти не сводит взгляда с оранжевого комбинезона. — Вообще-то я мастер по ремонту телефонов. — Мой голос звучит монотонно, словно я читаю роль по шпаргалке. — Ну, знаете, — говорю я, — телефоны. — Я поднимаю трубку Андерсоновского аппарата и помахиваю ею в воздухе, точно демонстрируя, какие именно телефоны мне приходится чинить. Мне очень хочется, чтобы Дороти заговорила: тогда можно будет замолчать. Это желание обнимает меня, как летний зной. Наконец она говорит:
