Возможно, она не была особенно одаренной, но все же ее способности были выше среднего. В школе она училась хорошо, а в рукоделии была так искусна, что никто не мог с ней сравниться. Она знала все виды вышивок, известные в Исландии в то время: крестом, гладью, французскую, английскую, венецианскую, гобеленовую, сложнейшие филейные работы; она умела вязать шали крючком и покрывала на спицах, делать различные узоры из цветов и листьев. Вышивала серебром и золотом.
Но особенно хороши были ее душевные качества. Она не выносила вокруг себя ничего злого и мрачного, была одинаково добра ко всем людям, кто бы они ни были. Любила людей, животных. Стоило какой-нибудь бедной женщине похвалить новую вышивку Раннвейг, как она немедленно получала ее в дар. Поэтому у всех бедных женщин в округе были подушки, вышитые руками фрекен Раннвейг. Куда бы она ни приходила — а Раннвейг появлялась всюду, где нужно было сочувствие, — она приносила с собой ласку и тепло летнего солнца. Ее и называли лучом солнца в доме пробста. Когда она гуляла по поселку, за ней следом бежали собаки. Так в ореоле красоты и благородства проходила ее молодость, и вот сейчас ей минуло тридцать лет и она готова в путь-дорогу.
Многих удивляло, как это для такой девушки не нашлось достойного жениха. Поговаривали, что на совете в господском доме решили посылать ее время от времени в Рейкьявик, чтобы она могла там завести знакомства, но сама фрекен Раннвейг всегда возражала против этого. Она была так привязана к своему поселку, к каждому человеку здесь, она как бы срослась со своим окружением, в особенности со шхерами, отражения которых качались на сверкающей поверхности моря, словно какие-то неведомые города. Тогда благодаря энергичному вмешательству матери и сестры господа завели обычай приглашать к себе в дом на каникулы многообещающих молодых студентов, одного или двух каждое лето. Молодых людей кормили и поили, для них устраивали прогулки верхом, катание на лодках, а в ту пору, когда лето было на исходе и ночи становились темными, — вечеринки с музыкой и танцами.
Так прошло одно лето, прошло другое, а толку не было. Фрекен Раннвейг приветливо и ласково относилась к «молодым людям с будущим». Но не более приветливо, чем к самым бедным людям поселка, собакам и кошкам. Эти преуспевающие молодые люди никогда не замечали в ней того игривого лукавства, которое поощряет к ухаживанию. Она была очень далека от кокетства. Ее улыбка, рукопожатие не выражали ничего, кроме самоотверженной доброты. Как-то ночью в лодке она прислонилась к студенту-медику Иону Гудмундссону и заснула, овеваемая соленым ветерком, но ее сердце билось так же ровно, как всегда, а молодой врач на следующий год в эту же пору женился в Рейкьявике. То же самое произошло со студентом теологических наук Эйнаром Стефаунссоном.
Этот способный студент прогостил у них целое лето. На семейном совете было установлено, что он влюбился в младшую дочку; по утрам и вечерам они совершали долгие прогулки вдоль берега. К сожалению, любовь молодого теолога была так платонична, что, когда они отдыхали на одном камне, он боялся сесть слишком близко, чтобы не коснуться девушки. А когда он стал присылать ей зимой из Рейкьявика высокопарные письма, пестревшие цитатами из опусов епископа об апостоле Павле, семья окончательно убедилась, что ничего из этого дела не выйдет. Решили не приглашать больше молодых многообещающих людей, и теперь всю энергию употребили на то, чтобы как можно тщательней подготовить отъезд Раннвейг в Данию.
Как в доме пробста, так и в доме Туридур хлопотали и суетились… До самого последнего дня работали иголки, ножницы, швейные машины, утюги. Фасоны, выкройки брались только из заграничных модных журналов, присланных из Рейкьявика. Было решено, что Раннвейг, прежде чем сесть на пароход, сменит свой национальный костюм на модное платье, как это в свое время сделала ее старшая сестра. (Последняя, даже вернувшись домой, до самых родов одевалась по датской моде. И только после первых родов было покончено с романтикой.)
Как и в прошлый раз, в дом пригласили настоящую портниху из Дальвика. Не могла же фрекен Раннвейг сама шить себе платья с буфами, рюшами, бахромой. Тем более, что она была занята вязанием кружев для белья и вышиванием. Шерстяную пряжу для белья доставали у известной пряхи из другого округа. Старая фру не могла себе представить, чтобы ее дочери, дома ли, за границей ли, носили белье не из исландской шерсти. Еще, чего доброго, схватишь скоротечную чахотку! Но Фру Туридур заверила родителей, что появиться в Копенгагене в шерстяных чулках, будь они даже из самой тончайшей пряжи, немыслимо. Тогда решили, что фрекен Раннвейг купит на месте чулки, шляпу, туфли, какие принято носить в Копенгагене.
