Итак, Гитлер, по утверждению автора «Ледокола», будучи в полном отчаянии, не имея выбора — «Сталин с топором стоял позади», решается воевать на два фронта и 21 июля 1940 года отдаёт приказ начать разработку операции «Барбаросса». Хотя, как всем хорошо известно, Сталин не переставал настаивать на открытии второго фронта вплоть до 1944 года, не воспринимая всё происходившее на севере Африки, в Средиземноморье, на юге Италии и в Греции за боевые операции, достойные называться вторым фронтом. После июня 1941 года он считал свой восточный фронт не только первым, но и единственным. В 1940 году ни на Западе, ни на Юге ещё вообще ничего не происходило. Поэтому Гитлеру удалось убедить и себя, и своих генералов в том, что второго фронта фактически не существует, ибо все они слишком хорошо знали, какую смертельную опасность для Германии представляет война на два фронта. Таким образом, Сталин считал, что «втравил» в августе 1939 года Гитлера в войну с Западом, которая не закончена, а значит продолжается. Гитлер же со своими генералами пришел к выводу, что угроза с Запада с помощью Сталина была в 1940 году ликвидирована, и теперь настал черёд для решения восточной проблемы. И действительно, Красная Армия слаба как никогда, что подтвердили результаты финской кампании; Англия обескровлена настолько, что уже не представляет угрозы; США вообще нет оснований рассматривать в качестве военной державы; СССР представлялся Гитлеру «колоссом на глиняных ногах», который рассыплется при первом же ударе. Подобный взгляд на ситуацию мне кажется более правдоподобным, нежели тот, который изображён в «Ледоколе» сплошь в черных красках.
Правда, тот «колосс» обладал бескрайними просторами, что и обыгрывает автор «Ледокола», задавая читателям каверзный вопрос: «Был ли Гитлер готов воевать в Сибири?». Таким образом, читателя продолжают подводить к мысли о безысходности положения, в котором у Гитлера оставался выбор либо получить «удар топором в спину», либо замёрзнуть и бесславно исчезнуть в снегах Сибири. Но, во-первых, Гитлер никогда и не собирался воевать в Сибири, тем более, покорять её (не нужно путать его с Ермаком). Гитлер намеревался предоставить Сибирь японцам. Что же касается неготовности его армии к сибирским морозам, то в 1941 году под Москвой они не уступали по силе сибирским, и если уж говорить о каком-то чуде, то оно состояло именно в том, что немцам удалось в эти морозы выстоять.
Армия, на которую «с тревогой поглядывали» из Берлина, докладывая Гитлеру о приготовлениях Сталина к большой войне, по оценкам самого Сталина продемонстрировала «полную бездарность в решении оперативных вопросов». Сталин после финской войны перестал доверять своей армии, которая «ничего не умеет, кроме как погибать без всякой пользы». В армии беспробудное пьянство и небывалое воровство. В связи с этим ещё в 1939 году вышел секретный приказ Ворошилова «О борьбе с пьянством в РККА». «С такой армией нельзя затевать ничего серьезного — её необходимо реформировать» — заключает вождь. И вот, спустя всего три месяца, за которые вряд ли возможно было добиться существенных успехов, тем более, под руководством такого «умника», как Тимошенко, эта армия начинает наводить ужас на Гитлера и его генералов: «…если сталинская орда хлынет в Европу, её не удержать…».
К тому же зачем Сталину, который, как ему казалось и хотелось, втянул Германию в войну с Западом, пугать Гитлера «растущей активностью советских войск в Закавказье, активностью Черноморского флота у берегов Румынии и Болгарии, на Балтике». Ведь Сталин мечтает об «освободительном походе в истекающую кровью Европу, чтобы взять всех голыми руками, как Прибалтику, Бессарабию и Буковину». Ему следовало бы тихо дожидаться этого момента, а он так вызывающе громко бряцает оружием, что якобы до смерти перепугал Гитлера, который со страху, будучи совсем неподготовленным ни к большой войне, ни, тем более, к войне в условиях российских морозов, бросается на противника, да ещё «втрое превосходящего его по силе». Ну, не бред ли это? Однако авторы «ледокольной» версии, по-видимому, полагают, что читателя уже достаточно подготовили в течение многих десятилетий советской пропагандой к мысли о том, что «бесноватый» фюрер ни на что другое и не был способен
