Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России - страница 5

.

Не только русские писатели и драматурги описывали трансформацию дворянства в терминах упадка, происходящего от неадекватности дворянства новым условиям. Экономисты, политические обозреватели и публицисты того времени, независимо от своих одобрительных или отрицательных оценок этого процесса, описывали его совершенно так же (см. гл. 3). Современные исследователи приняли и укрепили ставшие традиционными представления. Ярким выражением такого подхода является следующий отрывок из исследования, проведенного одним из самых уважаемых советских историков A.M. Анфимовым: «данные [об убыли дворянского землевладения] косвенно свидетельствуют о природной несовместимости унаследованных этим классом от веков крепостничества традиций потребительски-паразитических отношений с требованиями капиталистического хозяйствования… Предпринимательская немощь, неумение наладить рациональное ведение хозяйства — характерная черта большинства дворян»^>{17}

Западные ученые проявляли не меньшую, чем их советские коллеги, готовность принять традиционную точку зрения. Исследование Роберты Мэннинг содержит наиболее детальное изложение и истолкование данных о трансформации дворянства. Она изображает этот процесс в терминах «упадка и разложения» и «беспрецедентного по размаху экономического кризиса, вызванного освобождением крестьянства, которое разорило поместное дворянство»^>{18}. В результате этого кризиса многие помещики оказались «принуждены… ликвидировать свои имения», или, иначе говоря, «были вынуждены расстаться со своей землей»^>{19}.

Существенным элементом традиционного представления об упадке дворянства является убеждение, что помещики были вытеснены из своих имений. Мэннинг дает более сложную картину этого процесса, чем большинство исследователей. Она начинает со стандартного утверждения, что именно помещики в первую голову несут вину за собственный упадок, и полностью принимает сложившийся в художественной литературе образ «дворянской праздности»^>{20}. Дворяне привыкли хозяйствовать в условиях, при которых «единственным трудом их было получение дохода от законом закабаленного и беззащитного, <…> неграмотного и не получающего платы за труд работника, возделывавшего землю с использованием своих собственных примитивных орудий труда и полуголодного скота», и порвать с прежним стилем жизни и хозяйствования они были не в состоянии. В результате «значительная часть огромных капиталов — вероятно, чуть ли не четыре миллиарда рублей, — которые во второй половине XIX века попали в руки дворянства в виде выкупной ссуды от правительства, в виде ипотек и займов по закладным и в уплату за продаваемые имения, — были прожиты, промотаны или все чаще и чаще вкладывались в разорительные предприятия»^>{21}.[3]

Тем не менее Мэннинг, сочтя, что «общепринятая интерпретация упадка дворянства отличается чрезмерной резкостью и упрощенностью», сосредотачивает свое внимание на «неблагоприятных обстоятельствах», еще более уменьшавших шансы дворянства научиться хозяйствовать в новых условиях без помощи крепостных^>{22}. Она указывает на три неблагоприятных обстоятельства: высокие цены на землю, неблагоприятствующая правительственная политика и падение доходов от продажи зерна. Мэннинг не делает различия между первым из этих факторов и двумя другими. Высокая цена на землю, в отличие от двух других факторов, не вела к вытеснению дворянства из поместий: возможность выгодно продать землю действовала не как кнут, а как пряник, как приманка, соблазнявшая помещиков побыстрее расстаться с поместьями. Мэннинг совершенно правильно различает два аспекта неблагоприятной для дворянского землевладения государственной политики: правительство стимулировало развитие промышленности за счет сельского хозяйства и в то же время ограничивало объем денег в обращении и ужесточало условия получения кредитов. Она утверждает, что именно последняя особенность правительственной политики была наиболее опасна для дворянского землевладения, поскольку лишала помещиков капиталов, жизненно необходимых для найма вольных крестьян, для покупки сельскохозяйственных машин и скота, — т.е. всего того, что было необходимо для обработки земли в условиях отсутствия крепостного труда