Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России - страница 37

Путь к исцелению недугов России был недвусмысленно указан диагнозом: государству следовало, пока не поздно, возместить ущерб, причиненный его собственными действиями. Реформы (не осуждалось только освобождение крестьян) или, по крайней мере, их пагубное влияние на общественное устройство следовало отменить, а проявленное правительством вопиющее пренебрежение к дворянству сменить на заботу, причем не ради только дворянства, но государства и общества в целом. Не все еще было потеряно, поскольку сословия сохранились, а общественный организм не утратил способности к сопротивлению и отвергал реформы как чуждый, по ошибке привнесенный элемент^>{158}. Спасение монархии и крестьянских масс зависело от возвращения первому сословию его прежних позиций. Но выполнить свою двойную жизненную функцию служения государству и руководства сельским крестьянским миром дворянин сможет, только обладая достаточным количеством земли, которая обеспечит его семье материальную независимость. Малоземельный или безземельный дворянин неминуемо превратится в члена бюрократической касты, в разночинца, в члена «торгово-промышленного класса», в городского интеллигента. «Дворянин без земли теперь — пустое слово», «явление ненормальное», он враждебен привилегиям и настоящему, т.е. поместному, дворянству»^>{159}.[40] Пазухин и некоторые другие тогдашние деятели были убеждены, что приостановить бегство дворян с земли можно путем восстановления межсословных различий и доминирующего положения дворянства в сельской жизни; однако подавляющее большинство сословников утверждало, что для усиления дворянского землевладения необходимы более непосредственные формы помощи со стороны государства.

Защитники привилегий отдавали себе отчет, что находятся на передовой линии смертельной схватки между двумя несовместимыми формами организации общества, каждая со своей системой ценностей. Россия, подобно другим традиционным обществам, была страной аграрной, патриархальной и статичной, т.е. была организована таким образом, чтобы обеспечивать наибольшую преемственность и сводить к минимуму любые изменения. В этом обществе производство продуктов питания и других жизненно важных вещей рассматривалось одновременно «как несомненно низкое занятие, которым могут заниматься если не исключительно холопы, то в любом случае люди низкого общественного положения» и при этом связанное с другими занятиями «в цепи отношений неэкономического или только частично экономического значения»^>{160}. При крепостном праве поместье одновременно служило не только удовлетворению основных материальных потребностей крестьянства и помещичьей семьи, но и обеспечивало крестьянам покровительство и руководство со стороны владельца поместья. Господин и его работники образовывали своего рода семейную общину.

Не будучи полностью самодостаточными, сельские общины, в которых жило подавляющее большинство любого традиционного общества, всегда до известной степени зависели от купцов, торгующих тем, что производили другие. Оттого ли, что существовало примитивное восприятие продуктов труда как органичной части того, кто их произвел (и, следовательно, торговля тем, что” произведено другими, ощущалась как морально предосудительное дело в традиционных обществах), и наверняка потому, что деятельность купцов воплощала ценности, чуждые сельской общине, — традиционные общества обычно относились к купцам как к посторонним, для которых не было «естественного и пристойного места в обществе» и которые самим своим существованием угрожали ценностям общества и его стабильности. Вот что написал об этом специалист по проблемам экономического развития: «В деревнях почти всех традиционных обществ очень высоко ставятся сплоченность и обязанность помогать друг другу. Это чувство взаимоподдержки распространяется и на вышестоящих; существует чувство взаимозависимости и взаимных обязательств между простыми людьми и вышестоящими группами элит… Купцы-финансисты не принимают в расчет этих взаимных обязательств. Они являются одинокими волками, или, если угодно, первыми представителями