— Что врачи говорят? — спросил я.
— Это как раз неважно. Они часто сами себе противоречат. Но по моему собственному прогнозу, раньше, чем через месяц, мне отсюда не выйти. Организм уже довольно изношенный.
Кеша подал голос, преодолевая рыдания:
— Надо же, как послушаешь!.. Что было, а? Воевали… Немцев побили. Все-таки тогда люди другие были, да, Петрович? Лучше все-таки были. А теперь всякая тварь берет ампулу и травит мужика, как крысу…
Осознав глубину этой философской мысли, я мирно задремал.
ГЛАВА 4
Сквозь незашторенную раму синела ночь. В палате все предметы обрисовывались нечетко, как в затемненном кадре. В ногах на кровати сидел бритоголовый. Смутная фигура второго мужчины маячила у окна. Поначалу я решил, что это сон, но это был не сон. Я включил лампу над головой, взглянул на часы — половина третьего.
— Ну что, не ожидал, архитектор? — спросил бритоголовый, сочувственно улыбаясь. На сей раз на нем не было очков. Лицо интеллигентное, с грустным блеском глаз.
— Не ожидал, — согласился я. — Надеялся, что тебя придушил.
— Ну что ты, до этого далеко. Да и кого ты вообще можешь придушить, книжная сопля?
Я потянулся почесать за ухом, но гость неверно истолковал мое движение.
— Не вздумай шуметь!
В палате никто не проснулся: подполковник Артамонов похрапывал во сне, алкоголик Кеша изредка пискляво вскрикивал, видимо продолжая сводить счеты с тварью, со стороны Петра Петровича — ни звука. И днем и ночью он спал тихо, как умирал.
— Шуметь не надо. В этой больнице, как и везде, у нас все схвачено.
— Понимаю.
— Хочется, чтобы ты еще лучше понял. Мы можем придавить тебя прямо сейчас, ты и пикнуть не успеешь. Сечешь?
— Конечно.
— Можем сделать это завтра или послезавтра, в любой момент, когда нам будет удобно. Архитектор, тебе уже никто не поможет. Ты пустое место, ноль, тебя уже почти нету. Улавливаешь?
— Покурить бы перед смертью, — сказал я.
Бритоголовый усмехнулся и достал из куртки пачку «Кэмела».
— На, кури. Ты хорошо держишься, но все-таки чего-то до конца не схватываешь… Допустим, ты даже выйдешь отсюда. Допустим, мы тебе это позволим. Что дальше? Куда ты пойдешь? Где спрячешься? Негде, Саня! Вот это главное, пойми. Тебе негде спрятаться, и никто тебе не поможет, пока с нами не рассчитаешься. Включен счетчик, Саня! Слышишь, счетчик включен. Если ты такой гордый, пожалей хотя бы сына, родителей, девушку свою. У тебя хорошая девушка, Саня, поздравляю! Такая сисястая, аппетитная телка. Подумай, что с ней будет, если ты хоть маленько рыпнешься!
Мужчина у окна негромко хмыкнул, точно отрыгнул. Во мне не было ни страха, ни грусти, но давило тяжкое сожаление, какое испытывает, вероятно, калека, которому ломают последний здоровый сустав.
— Я не рыпаюсь. Вам нужна квартира? Пожалуйста.
Гость щелкнул зажигалкой и поднес ее к моим губам.
— Нет, Саня. Квартира была вчера. С тех пор ты еще больше провинился. Я бы сказал, ты даже обнаглел.
— Чего же вы хотите теперь?
— Квартира само собой. Плюс сто тысяч долларов. Это по-божески, Саня. Если прикинуть, что ты теряешь, это вообще ерунда.
— Но у меня нет таких денег.
Гость сделал вид, что не расслышал. Его напарник подошел к Кешиной кровати, потому что тот как-то странно затрепыхался и ручонками зашарил по одеялу, а потом даже попытался сесть. Мужчина наклонился и заботливо, умело сдавил ему глотку. Кеша прощально хлюпнул носом и затих.
— Сто тысяч — еще не все, — сказал бритоголовый. — Придется дать подписку.
— Какую подписку?
Бритоголовый усмехнулся совсем уже по-приятельски:
— Обязательство. Поработаешь на фирму, песик. Но это не моя мысль. Это начальство придумало. Я-то предлагал нулевой вариант. Уж больно ты неугомонный. К сожалению, не мне решать.
— Согласен на все, — сказал я.
— Не спеши. Двое суток у тебя есть на размышление. Двое суток тебе хватит?
— Вполне. Да я и сейчас…
— Пытаешься химичить, понимаю, — подвинулся ближе со стулом, и у меня появилось мерзкое ощущение, что его мокрые, будто запотевшие глазки приклеились к моей коже. — Чего-то забыл, гаражик-то у бати на Стромынке? Или где?
— Тебя хоть звать-то как, супермен? — спросил я.
