— Подымим?
В туалете я устроился на стуле, а он остался стоять.
— Может, по глоточку? — предложил подполковник. — У меня есть.
— Боюсь. Голова какая-то чумная.
— Тогда не надо. Не догадываешься, кто тебя уделал?
— Догадываюсь.
— Я так и понял.
Ближе к ночи заглянула дежурная медсестра и раздала всем, кто хотел, по таблетке анальгина. Оживший Кеша Самойлов (на ужин он съел тарелку лапши и выпил кружек пять чая с печеньем и сыром, которым его угощал Артамонов) попросил снотворного.
— У меня бессонница! — гордо объявил он.
Сестра, пожилая дама, отщипнула от облатки две крохотные синие таблетки.
— Что это? — подозрительно спросил Кеша.
— Пей, хуже не будет.
— Попозже выпью…
Засыпала палата под горестные причитания Кеши, который, обращаясь неизвестно к кому, последовательно перечислял грехи твари: а) до сих пор не принесла передачу; б) пыталась убить ночным горшком; в) отравила вместе с врачом; г) никогда не любила; д) ноги волосатые…
ГЛАВА 2
Утром пришла Катя. Я дремал после завтрака и во сне попытался стряхнуть ползущую по груди крыску, но она не стряхивалась. Открыл глаза и увидел Катю. Но не сразу ее признал. Лицо осунувшееся, с ввалившимися огромными очами, светящимися тьмой. Кроме перламутрового синяка под глазом, широкая ссадина на лбу и исцарапанный подбородок. Счастливая улыбка.
— Давай поцелуемся, — предложил я. Катя нагнулась, ее губы прижались к моим. Этот поцелуй вернул мне душевное равновесие.
— Тебя что же, опять били?
— Еще как! Эти вообще были какие-то зверята.
— Не повезло тебе со мной, да?
— Почему?
— Как же, ни дня без колотушек.
— Ну, тебе тоже досталось.
Все эти дни, пока я недужил, мне так много хотелось ей сказать, но сейчас, когда она уже была рядом, можно было и помолчать. Она и так все понимала. Может быть, это была первая женщина в моей жизни, с которой не надо было притворяться. Конечно, это сулило впереди большие неудобства.
— Как ты нашла меня?
— По телефону.
— Ага, — кивнул я глубокомысленно, хотя ничего не понял. — Расскажи поподробнее.
— Про что?
— Как все было.
— Лучше потом, ладно? — Она встала с кровати и начала разбирать спортивную сумку, набитую под завязку. Боже мой, чего только она не притащила! Банки с соками, фрукты, сигареты, свертки с едой, кастрюльки, аккуратно упакованные туалетные принадлежности, махровое полотенце, домашние тапочки, книги и, как венец всего, пузатая бутылка армянского коньяка. Через минуту кровать и тумбочка были завалены так, словно сюда поместился коммерческий ларек.
— Ты с ума сошла, — сказал я. — Давай все упаковывай обратно.
Ее лицо светилось, все царапины празднично лиловели.
— Смотри, Саша, вот мед, орехи, курага, изюм. Все помытое. Курица еще горячая. Давай прямо сейчас покушаешь. Мама в духовке запекла. Ой, вкуснятина!
Как я ни противился, чуть ли не силком скормила мне полкурицы и бульону заставила выпить. Оттрапезничав, я взял ее за руку и увел в туалет якобы покурить. Там, защелкнув задвижку, попытался к ней приласкаться, но ничего у меня не вышло. Стоило мне чуть-чуть резче дернуться, как в башке вспыхивал оранжевый туман.
— Ну не расстраивайся, — сказала Катя, — Что мы, не потерпим, что ли?
— Послушай, пора тебе домой.
— Я тебе надоела?
— Не валяй дурака. Здесь все-таки больница.
— Но я же никому не мешаю.
— Давай двигай… Вечером тебе позвоню.
— Саша, что с нами будет?
— Ты о чем?
— Кто эти люди, которые нас преследуют?
— Тебе лучше знать. Тебя два раза били, а меня только один.
— Чего они хотят?
— От тебя?
— Саша!
— Скажи лучше, тебя изнасиловали или нет?
— Тебе так важно?
Я подумал: важно или нет? Да, это было для меня важно.
— Не успели. Милиция помешала. Саш, они нас убьют?
Не хотелось бы. Мы ведь с тобой только жить собрались.
В палате началось какое-то движение, видно, нянечка привезла тележку с обедом. Я поднял руки и прижался лицом к ее теплому, упругому животу. Катя поцеловала меня в макушку, глаза у нее были мокрые. Потерлась о мои волосы.
— Саш, скажи, что я должна сделать?
— Слушаться меня. Будешь слушаться, все образуется.
— Я буду слушаться.
В знак повиновения она быстренько собралась и покинула палату, пообещав вернуться завтра. Я проводил ее до лифта. Там еще кто-то стоял в белом халате. Но нам казалось, что мы одни, поэтому мы обнялись.
