Программа Алексея — в ее истинном виде — была, скорее всего, разумным сочетанием уже достигнутых преобразований с сохранением полезной традиции, с учетом реальных возможностей и ориентацией на мирное развитие страны. И складывалась эта программа, судя по всему, под влиянием бесед с такими людьми, как князь Яков Федорович и — еще более — как князь Дмитрий Михайлович Голицын.
Голицыны занимали в планах и надеждах Алексея не меньшее место, чем Долгорукие. И князь Дмитрий Михайлович — в первую очередь.
После Кикина и князя Василия Долгорукого, которые играли в истории отречения и побега роли, так сказать, организационные, среди тех, кто влиял на царевича идеологически, князь Дмитрий Михайлович занимает в материалах розыска наиболее значительное место.
Только с двумя персонами обсуждал царевич "тягости народные", положение в стране — с князем Яковом Федоровичем и князем Дмитрием Михайловичем. Князь Дмитрий Михайлович постоянно заботился о духовном воспитании наследника. "Князь Дмитрий Голицын, — доказывал Алексей, — много книг мне из Киева приваживал по прошению моему и так, от себя; и я ему говаривал: "Где ты их берешь?" — "У чернецов-де киевских: они-де очень к тебе ласковы и тебя любят"".
Князь Дмитрий Михайлович скромничал. У него самого была одна из лучших библиотек в России. Причем библиотека политическая.
"А на князь Дмитрия Михайловича имел надежду, — показал царевич позже, — что он мне был друг верный, и говаривал, что я тебе всегда верный слуга".
Князь Дмитрий Михайлович Голицын — центральная фигура этой книги и главное действующее лицо конституционного порыва 1730 года. Подробно мы будем говорить о нем в свое время. А сейчас надо запомнить, что именно убежденный сторонник ограничения самодержавия князь Голицын оказался одним из доверенных советников царевича Алексея и что Алексей был нужен Голицыну для реализации его политических планов не меньше, чем Голицын Алексею.
Теперь нам предстоит решить принципиальный вопрос — с какой целью предпринял Алексей безумный побег в Аварию и каковы были его тактические планы.
У Алексея был самый прямой выход — поступать согласно желанию отца, принимать посильное участие в государственной деятельности. Он был способен к такой работе и не раз это доказывал. Не обладая энергией, волей и талантами своего отца, он вполне мог добросовестно выполнять поручения Петра. И если бы при этом вел себя лояльно, то у Петра не было бы поводов — при всей нелюбви к сыну — подвергнуть его опале. Во всяком случае, жизни Алексея ничего не угрожало бы. Даже такой самовластный деспот, как Петр, не решился бы расправиться с наследником без всяких юридических оснований.
Алексей принципиально отринул этот выход. С середины десятых годов он совершенно сознательно перешел в оппозицию к политике яростного реформаторства, которая изнуряла и озлобляла страну. Он явно не был крупной фигурой, значительной личностью. Но он чутко уловил нарастающие в окружении царя настроения и нашел, как мы видели, поддержку.
Бежал он в Австрию с целью вполне определенной. Он, во-первых, хотел в безопасности дождаться момента, когда сможет вернуться в Россию как государь или же как регент при малолетнем брате или сыне. Это могло случиться при двух обстоятельствах — смерти Петра или бунте. Смерти Петра ожидали в недалеком будущем, и не без оснований.
Народный мятеж был куда менее реален. Гвардия и элитарные армейские полки — типа Ингерманландского — прочно подпирали власть. Но возможность мятежа в измученной армии исключить было нельзя, и эта возможность тоже учитывалась наследником. В канун открытого конфликта с отцом Алексей, пьяный, говорил своему камердинеру Ивану Афанасьеву: "…быть бунту; о тягостях народных, чая, что не стерпя, что-нибудь сделают; а к тому ж я слыхал от Сибирского (царевич Сибирский. — Я. Г.): "Как-де народ терпит тягости"" Тема "народных тягостей", как видим, была постоянной темой в разговорах царевича с доверенными лицами.
Нас не должна обманывать инфантильная интонация показаний Алексея. Тут играл роль страх, растерянность, желание казаться наивнее, чем царевич был на самом деле. Надо видеть то, что стояло за этим торопливым и сбивчивым текстом. А стояли за ним вещи вполне реальные.
