УЧРЕДИТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ — ВОЗРОЖДЕНИЕ ИДЕИ
Принципиальное сходство между реставрацией самодержавия 25 февраля 1730-го и большевистским переворотом 25 октября 1917 года с неизбежностью приходило на ум мыслителям разных эпох и научных культур.
Мы помним, что Георгий Федотов говорил о типе людей, которые "негодуют на замысел верховников" и получают в исторической перспективе "на месте дворянской России — империю Сталина".
Через несколько десятилетий американский историк и политолог Ричард Пайпс в работе "Создание однопартийного государства в Советской России" сказал, анализируя победу Ленина над сторонниками демократии в Советах:
Это неожиданное и полное крушение демократических сил и их последующая неспособность отстоять свою конституционную власть напоминает поражение Верховного тайного совета, в 1730 году попытавшегося наложить на русскую монархию конституционные ограничения[115].
Вне зависимости от точности сопоставления здесь важна сама тенденция.
История имеет для нас подлинную ценность только в силу своей цельности. Гигантская вольтова дуга, тускло горящая между двумя полюсами — 1730 годом, сердцевиной нашего повествования, и катастрофой начала XX века, освещает, хотя и неровно, спорадические попытки русских конституционалистов разных эпох образумить деспотическую власть и тем спасти страну и государство. Идея созыва Учредительного собрания для определения формы власти, выросшая из общественной прапамяти — из воспоминаний о Земских соборах, — идея, столь важная для сознания русского человека, поблескивает на полюсе 1730 года, чтобы вспыхнуть в 1917 году и рассыпаться бессильными искрами в январе 1918-го.
Сопоставление событий 1730 и 1917 годов — дело рискованное. Я это прекрасно сознаю. Но, исповедуя идею абсолютной цельности истории, будучи уверен, что деление процесса на вчера и сегодня, прошедшее и настоящее есть нечто вполне условное, считаю возможным сопоставлять картины событий и рисунки поведения конкретных персонажей, представляющих генеральные психологические типы.
Ощущение глубокого неблагополучия, опасной нелепости происходящего было, как мы помним, доминирующим в донесениях иностранных дипломатов из Москвы на исходе царствования Петра II. Ощущение кризиса возводимой системы, явно проявившееся в "деле царевича Алексея", окрепло к 1730 году и — хотя и у меньшинства шляхетства и аристократии — привело к выраженным политическим стремлениям. Вихрь проектов разной степени исполнимости и радикальности, возбужденные толки о республиканском устройстве, восторженные ожидания, что Россия станет "сестрицей Англии и Швеции", свидетельствуют об осознании исторического рубежа, за которым должна была начаться новая жизнь. Именно эти две предпосылки: психологическая изжитость прежних форм общественного существования и достаточно ясное представление о формах новых — есть непременное условие всякой революции. Особенно важна вторая предпосылка. Если представление о новых формах оказывается иллюзией, это приводит к историческому срыву, попыткам реставрации, массовому духовному дискомфорту и, соответственно, междоусобице как физическому проявлению этого дискомфорта.
Конституционная реформа 1730 года не состоялась, поскольку у решающей силы — гвардии — не было ощущения изжитости петровского варианта и не было сколько-нибудь ясного представления о том, как можно жить по-иному. Поэтому то, что было достигнуто в январе, гвардия через месяц перечеркнула и вернула все на свои места. Произошел реставрационный переворот с соответствующими последствиями…
В конце 1916 года ощущение изжитости старых форм существования господствовало во всех слоях и политических группировках.
