— А ты не горюй, девка, пойди-ка в силосную башню поработай, глядишь, и забудешься, — сказала Матрена, привлекая Феню к себе.
Ласка растрогала Феню, и она почувствовала, как вместе с теплом снова шевельнулась боль в груди.
…Глухо в силосной башне. Пахнет мочеными яблоками — это запах силоса. Вверху виден круг чистого мартовского неба. Вот проплыло легкое белое облако, грач пересек голубой круг, взмахнул крылом, закричал от радости. Весна идет!.. Феня вздохнула, утерла кулаком слезы и принялась выкидывать силос.
Башня почти пустая, силос остался только на дне. Легко было тем, кто приходил сюда в начале зимы: тогда совсем не нужно было так высоко бросать силос — край стены низок. Теперь, чтобы выкинуть каждый навильник оставшегося корма, надо здорово напрягаться.
Взмах, еще взмах… Пот слепил глаза. В голове мелькали, путались мысли: «Что делать? Оставаться в селе или бежать? Ведь отец все равно не даст покоя. Бежать… А зачем бежать? Тут мама, Егорка, Маша…»
Вилы тяжелые, силос крепко слежался — не отдерешь. Феня, чтобы посвободней вздохнуть, некоторое время держит навильник на уровне колен, потом, собравшись с силой, поднимает его кверху, вдоль высокой стены, метит навильником в голубой круг неба… Раз, еще раз. Тяжело…
Она работала долго, отдыхала, потом опять бралась за вилы — до тех пор, пока не окликнула ее Матрена:
— Хватит, Феняшка, вылезай.
С работы возвращались в сумерки. День прошел, а волнение в душе не улеглось. Как жить?
Заметив погрустневшее лицо Фени, Матрена спросила:
— Ты что, все о том еще думаешь?
— Да, об отце я…
— Работать тебе надо и доказать отцу, что и ты человек!
Слушая Матрену, Феня задумалась.
Вот и дом. Наташи еще нет. Матрена принялась готовить ужин, Феня побежала за дровами. Принесла дров, пошла доить корову, а Матрена кричит вслед:
— Феняшка, отдохни, Наташа подоит.
— Ничего, я быстренько, ей сейчас уроки надо учить.
«Уроки! — вздохнула Матрена. — Тебе бы самой учить уроки. Девка, девка…»
Пока Феня доила, кто-то постучал в дверь.
«Наташка! — догадалась Феня и вышла на крыльцо. — Чего это она тут?»
У дома стоял Воронок, запряженный в сани. Наташа взяла мешок из саней, кивнула Фене:
— Захвати корзинку.
«Тяжеленная какая!» — удивилась Феня.
Вошли в избу.
— Расписывайся вот тут, что сполна все получила, — шутливо толкнув подругу, проговорила Наташа. — Вот только медку я немножко лизнула — не утерпела. Ты уж не ругайся!
— Откуда это, за что? — прошептала Феня, растерявшись.
— Это тебе председатель выписал, он хотел и молоко с фермы отпустить, а я сказала, не надо — вон сколько молока-то, от своей коровы некуда девать.
— Но ведь это денег стоит?..
— А твоя работа? — вмешалась Матрена.
— Так ведь я почти не работала!
— Значит, авансом дали.
Глаза у Фени затуманились от слез. «Да что они? Кто я им?» Наташа, будто ничего не замечая, щелкнула кнутовищем по валенку и сказала:
— Пойду отведу Воронка и — ужинать. А потом, Фень, сходим в школу — Иван Павлович просил прийти.
Как только дверь за Наташей закрылась, Матрена подошла к Фене и ласково обняла ее:
— Утри слезы-то. Все хорошо будет, а встретишь мать — успокой, плачет она, тебя жалеет, думает, что пропадешь.
— Да разве тут пропадешь, когда люди…
Феня провела рукой по влажным глазам, подошла к окну. На улице было темно.
Где-то близко в этой темноте — ее дом, близко и в то же время далеко: отец сердит, и она не решалась подходить ко двору…
«И не подойду!» — подумала Феня и стала расставлять посуду.
Матрена достала варенье. Феня спросила:
— Это что, тоже аванс?
Матрена улыбнулась:
— Конечно, чтобы лучше голова твоя работала для учения.
