Его преподобие, кажется, постепенно начал понимать, к чему клонит Микаэла.
— Но сообща мы могли бы достичь гораздо большего, — настаивал он.
— Вполне возможно, но может случиться и так, что мы разрушим больше, чем построим, — ответила Микаэла. — Тимоти, давайте будем честными сами с собой. Нам никогда не пристроить приютских детей; они на всю жизнь останутся в нашем городе изгоями.
Священник взглянул на Микаэлу, будто ища что-то в ее глазах.
— И это все, Микаэла? — спросил он внезапно охрипшим голосом.
Микаэла медленно покачала головой из стороны в сторону.
— Нет, не все. Еще я хотела сказать вам вот что. Мы всегда будем по-человечески уважать и ценить друг друга, но никогда не будем любить. — Она с облегчением вздохнула, как будто с груди ее сняли тесный сдавливающий обруч. — До свидания, Тимоти, — закончила она. Затем повернулась и вышла из церкви, спиной чувствуя на себе взгляд священника.
Нелегко было Микаэле спустя несколько дней присутствовать при отъезде приютских детей. Но она, как и все жители города, стояла на площади перед лавкой Лорена Брея.
Дети один за другим поднимались в повозку, которая должна была доставить их назад в Денвер, где они сядут на поезд до Нью-Йорка.
Но по крайней мере вид у них теперь гораздо здоровее, чем по прибытии сюда, утешала сама себя Микаэла. И тут же корила себя. Корила за то, что взялась за дело, так и не сумев довести его до конца. Когда повозка тронулась, к глазам ее подступили слезы. Она взглянула на Тимоти, который стоял на другой стороне. Теперь он избегал ее и старался не оказываться с ней рядом. Но сейчас Микаэле показалось, что он хотя бы на мгновение ответил на ее взгляд с выражением печали на лице. И тут же быстро отвел глаза и стал махать вслед уезжающим детям.
Маленькая рука легонько тронула Микаэлу. Это был Брайен.
— Теперь ты снова только наша, мама? — спросил мальчик.
Микаэла сглотнула слезы.
— Да, теперь только ваша.
— Но тебе жаль, что приютские уехали? — Колин испытующе заглянула в глаза своей приемной матери.
— Мне… мне очень жаль, что я дала этим детям надежду, которую не смогла исполнить, — ответила Микаэла. — И еще мне очень жаль, что вы чувствовали себя брошенными и обойденными.
Колин неловко отвела глаза в сторону.
— Мы плохо относились к этим детям, — со стыдом призналась она. — Хотя сами когда-то были в таком же положении, как они. Но вот не захотели делить тебя с другими.
— Как только я подумаю, что вот так же ты могла отправить и нас… — Брайен не договорил, и лицо его омрачилось при этой ужасной мысли.
— Ах, Брайен! — Микаэла улыбнулась. Она с трудом сдерживала слезы. — Всегда только с опозданием узнаешь, правильно ли ты поступил когда-то. — Она смолкла на минуту. Не почудилось ли ей, что кто-то нежно погладил ее по волосам? Она в замешательстве обернулась и увидела Салли, который стоял у нее за спиной. — Но зато уж потом знаешь это точно, — закончила она и подняла руку, чтобы помахать детям в последний раз, прежде чем повозка скроется за поворотом.
Жизнь Микаэлы шла своим чередом по той же колее, что была проложена со времени ее прибытия в Колорадо-Спрингс. По мере того как бледнели ее воспоминания о приютских детях, она все больше утверждалась в мысли, что поступила тогда правильно.
Мэтью, Колин и в первую очередь Брайен, казалось, забыли этот эпизод еще быстрее, чем она сама. Но что касалось Салли, потребуется еще немало времени, чтобы зажили раны, которые они нанесли друг другу в связи с последними событиями.
После того, что случилось в резервации, Микаэла взяла на себя обязанность контролировать все, что армия поставляла индейцам. И только после того, как Микаэла давала разрешение, солдаты могли отправить шайонам повозку с грузом.
Сегодня такую повозку сопровождала сама доктор Куин верхом на своей лошади Флэш.
Подъезжая к стану индейцев, Микаэла еще издали приметила Салли. Он держал пари с воинами племени — метал свой топор в деревянный щит, закрепленный между двумя деревьями и служивший в качестве мишени. Судя по всему, попадал он удачно, поскольку каждый его бросок сопровождался возгласами одобрения среди собравшихся мужчин.
