Широкоплечий сотрудник внутренней службы безопасности поднялся и уже было направился к двери.
— Подождите! — остановила его Сабина. — Оставим ее в этой комнате. Никакого контакта с внешним миром и полное аудио- и видеонаблюдение.
Ван Нистельрой кивнул:
— Хорошо.
— У нас есть незрячие коллеги? — спросила Сабина.
— А это зачем? — Ван Нистельрой оглядел присутствующих.
Один из техников кивнул:
— В отделе криминалистической экспертизы работает слепая женщина, которая владеет шрифтом Брайля. А что?
— Отведите монахиню в отдел криминалистической экспертизы, чтобы еще раз взять отпечатки пальцев. Или придумайте какой-то другой повод. Но пусть ее отведет эта коллега. И при этом постарается держаться к ней как можно ближе.
— Зачем? — спросил ван Нистельрой.
— У слепых очень развиты остальные органы чувств. Монахиня пытается перебить мятным маслом какой-то запах, и я хотела бы знать, какой.
Через час, в одном из конференц-залов на первом этаже здания БКА, Сабина встретилась с коллегами из отделов криминалистической техники и экспертизы, архива данных и информационных технологий, которые вошли в состав специальной группы.
По ее предложению среди них была и Тина. Обе учились вместе и единственные из своего потока окончили курс Снейдера по криминальному анализу и судебной психологии, с тех пор работали вместе и за это время стали близкими подругами, хотя, на первый взгляд, у них было немного общего. У Тины, родом из Сицилии, были иссиня-черные волосы — с одной стороны головы длинные, с другой сбритые, — пирсинг в носу и вместо бровей перманентный татуаж в виде изогнутой линии. Кроме того, на шее у нее была набита довольно эксцентричная татуировка в виде скорпиона. Кто не знал Тину, мог решить, что она работает под прикрытием с наркодилерами. Но на самом деле в БКА она занималась случаями похищения людей.
— Мы ищем человека, которого, возможно, уже похитили и который с большой вероятностью будет убит в течение следующих четырнадцати часов в Висбадене или пригороде, — начала Сабина, после того как все расселись. — У нас нет ни данных о личности жертвы, ни информации, как или где это произойдет. Но мы знаем убийцу. Она сидит несколькими этажами ниже в комнате для допросов 2B.
По залу пробежал рокот, но Сабина пресекла все возникшие вопросы.
— Я прошу вашего терпения — вы сейчас все поймете. — С помощью пульта управления она затемнила жалюзи, включила видеопроектор и вывела на экран запись разговора с монахиней. В тот же миг наступила тишина.
Видео с разделенным экраном показывало одновременно съемки с трех разных точек. Изображение было четким, звук хорошим. Было видно каждую реакцию монахини и слышно каждый вздох и шорох в комнате.
Когда видео закончилось, Сабина открыла жалюзи, и в помещении снова стало светло. Все, кроме одной коллеги, были согласны, что речь идет о настоящей монахине, которая не просто блефовала, а действительно собиралась кого-то убить. Мимика, жесты, поведение и выбор лексики указывали на то, что заявление о семи предстоящих убийствах нужно воспринимать всерьез.
— Пока мы тут сидим, с монашкой беседуют психолог и специалист по допросам, — быстро пояснила Сабина, прежде чем коллеги успели атаковать ее вопросами. — Как только появятся новости, нам тут же сообщат, но пока она не сказала ни слова.
— У нас есть другие зацепки?
— Да, нам известно кое-что еще, — ответила Сабина. — Слепая сотрудница отвела монашку в отдел криминалистической экспертизы и за ароматом мятного масла уловила еще два запаха. Слабые следы хлороформа и лака или растворителя.
— Хлороформа? — переспросила Тина. — Он же улетучивается.
— Коллега прикасалась к рукам монахини, и, похоже его остатки сохранились под ногтями.
— О’кей, и ты теперь считаешь, что монашка усыпила свою жертву хлороформом? И возможно, удерживает ее… — Тина помахала рукой, — в лакокрасочном магазине?
— А может, на складе или лакокрасочной фабрике, — добавила Сабина. — Я заметила пыль и волокна на ее одежде, что может указывать на давно пустующее помещение.
Сабина воспользовалась пультом управления и вывела на экран лицо монахини крупным планом.
