У Кеттельринга как-то отлегло от сердца; что поделаешь, письма уже не дописать, значит - надо возвращаться.
И вот, внеся свой вклад в дело разведения сахарного тростника на Антильских островах, Кеттельринг возвращается на пузатом суденышке, груженном ванилью, пиментом и какао, мускатным цветом и мандаринами, ангостурой и имбирем; суденышко благоухает, как лавка с колониальным товаром. Под голландским флагом тащится оно от гавани к гавани, подобно болтливой тетке, что останавливается посудачить перед каждой лавчонкой. Спешить некуда, сэр, засунем руки в карманы и будем глазеть. А на что?
Ну, на воду, на море, на солнечную дорожку, которая пролегла по нему, или на острова в синих тенях, на золотистые облака и летучих рыб, что разбрызгивают сверкающую воду. По вечерам - на звезды. Изредка подойдет грузный капитан, угостит пассажира толстой сигарой и тоже не ведет долгих речей. В конце концов совсем неплохо оставаться некиим мистером Кеттельрингом... Где-то на горизонте непрерывно бушует гроза, ночью за завесой дождя полыхают алые зарницы, и море иногда начинает светиться - бледные голубоватые полосы разбегаются по воде и вдруг пропадают. А внизу, в черной бурлящей воде что-то все время светится собственным светом.
Кеттельринг, облокотясь, стоит у борта, душа его преисполнена чем-то, не похожим ни на скуку, ни на опьянение. Да, ясно одно, когда-то он вот так же плыл на корабле, такой же счастливый и беззаботный. Сейчас он бережно прячет в себе это чувство, чтобы сохранить его в памяти. Хочется запомнить это желание обнять весь мир, запомнить безмерное чувство любви и смутное ощущение свободы.
Камагуэно встретил его с распростертыми объятиями. Старый пират умел быть признательным сообщнику, который привез ему корабль с богатой добычей. Он принял Кеттельринга не в конторе, а в прохладной комнате за столом, покрытым камчатой скатертью, на которой стоят бокалы из английского стекла и кувшины с массивными серебряными крышками. Он наливает Ке'ттельрингу темное вино и - явно в знак уважения - не без труда ведет беседу по-английски. Украшенная арками и легкими колонками комната выходит в патио, вымощенный майоликой, посредине которого журчит фонтан, окруженный крохотными пальмами и миртами в фаянсовых горшках, - совсем как где-нибудь в Севилье. Сеньор Кеттельринг - сейчас дорогой гость.
- Мой дом - ваш дом, - говорит кубинец с великолепной старомодной испанской учтивостью, расспрашивает о поездке, о том, каков был обратный путь, словно речь идет об увеселительной прогулке досужего аристократа.
Но Кеттельринг не привык к традиционным околичностям, он сразу переходит к бизнесу. Так, мол, и так, положение такое-то, такой-то должник ненадежен, у такой-то фирмы есть перспективы, стоит вложить в нее деньги.
Камагуэно кивает:
- Very well, sir 1, об этом мы еще потолкуем, - и машет рукой. - На это еще хватит времени, да, да. - Он изрядно постарел, стал и солиднее и бестолковее, чем прежде. Он то и дело вскидывает мохнатые брови. - Ваше здоровье, дорогой Кеттельринг, ваше здоровье! - Старик возбужденно хихикает. Ну, а женщины? Как ваши успехи по этой части?
Кеттельринг удивляется.
- Спасибо за внимание. Ничего. Что касается земельных участков на Тринидаде, то они чертовски заболочены. Если провести мелиоративные работы...
- А правда, - прохрипел кубинец, - правда ли, что на Гаити негритянки во время своих языческих fiestas 2 становятся просто одержимыми, а?
- Правда, - сказал Кеттельринг. - Они в самом деле как бешеные, сэр. Но самые лучшие женщины - на Гваделупе.
Патрон наклонился к нему.
- А индианки, каковы индианки? Они muy lascivas 3. Говорят, они знают... всякие такие штучки? Это правда? Вы должны мне рассказать все, милый Кеттельринг.
В гостиную вошла девушка в белом платье. Кубинец встал и недовольно приподнял брови чуть ли не выше лба.
1 Отлично, сэр (англ.).
2 празднеств (исп.).
3 очень похотливы (исп.).
- Моя дочь Мария-Долорес... Мери. Она училась в университете, в Штагах.
Он словно извиняется за нее: ведь испанская девушка не войдет в комнату, где сидит незнакомый кабальеро. Но Мери протягивает руку.
