I
Большая узловая станция на юге России. Крутом степь, разъезженные дороги, холмы. При станции железной дороги депо, и в нем издавна орудуют два мастера: Иван Кузьмич — ремонт паровозов, и Семен Иванович — по вагонной части. И как это часто случается в жизни у людей одной профессии и чего по скромности избегают сочинители, — похожи фигурами словно двойники. Оба малы ростом, кряжистые, с излишне длинными руками и короткими ножками и лицами, извините, старых и умных дворняжек. Только Иван Кузьмич больше зарос бородой и усами, так сказать, побарбосистей; Семен Иванович же растительностью на лице победней и выражение иное, скорей в женском роде. Характерами мастера довольно различны, впрочем сжились изрядно и хорошо понимают друг друга.
Сегодня для Ивана Кузьмича выдался прегадкий день, одни неприятности, и дома и на работе. Еще затемно приехала скорым из Москвы дочка. Зачем пожаловала, неизвестно! В депо же, изволите видеть, привели чинить (в который раз!) кукушку, паровозный выродок!
Когда Иван Кузьмич отдавал распоряжения слесарям, подошел парторг Рубэн Вартанович, окликнул:
— Кузьмич, на минутку!
И когда мастер, поспешно вытирая руки паклей, приблизился, спросил:
— Газеты читаешь?
— Гм… случается, сейчас вот занят…
— Освободишься, зайди, — и многозначительно удалился.
— Черти носят! — в крайнем нерасположении пробурчал Иван Кузьмич и сильно, как камнем в ворону, метнул паклей в ведро. В перерыв, однако, поспешил к Рубэну.
От парторга вышел не скоро и в замешательстве. Постоял на перекрестке в задумчивости, потом с чувством плюнул куда бы не следовало, и зашагал дальше.
Возле депо наткнулся на инженера Лаувица, Федора Карловича.
В старое время в мастерских никакого инженера не полагалось, при советах появился, для руководства и контроля. К Лаувицу мастера вначале стали в оппозицию, присмотревшись же поняли, что вреда от него никакого. Федор Карлович служил когда-то на большой должности в иностранной фирме, после революции катился и катился и докатился до тупика в степи. Лаувица мастера уважали за ученость и полное, граничащее даже с отвагой, отсутствие интереса к делу. Кроме того, что особенно импонировало мастерам, Лаувиц никогда, без особой необходимости, трезвым не был, и только «под шефе» был в наилучшем своем виде.
— При обратном включении вперед подает, — определил Иван Кузьмич.
Сейчас Федор Карлович вежливо поклонился и осведомился:
— Слыхал, что у нашего армяшки были?
— Посетил, — мрачно отвечал мастер. — Говорит Москва кампанию ведет за возвеличение мастера. Мне в партию облегченно предлагал.
— Хорошее дело, поступайте, — легкомысленно сказал инженер. — Будете доклады делать и на нас доносить.
Иван Кузьмич зло окрысился, даже заплевался:
— А вы, Федор Карлович, поступили бы?!
— Я другое дело. Порочного класса и мало уже соображаю, свободно могу что-нибудь ляпнуть «не туда».
— «Не туда», — передразнил мастер. — А для меня, значит, самая подходящая компания!
— Да вы не сердитесь, я пошутил, — извинился инженер. — Конечно, надо выкручиваться. Старайтесь свою политнеграмотность проявить. Парторгу, например, признайтесь, что Карла Маркса почитаете, Фридриха Энгельса же ни в какую. Можно и поглупее придумать. А что Семен Иванович? Ему же наверно то же угрожает, с ним посоветуйтесь.
— Это он прав, — подумал Иван Кузьмич и заковылял в противоположную сторону, в страну подведомственную его напарнику.
Мастер Семен Иванович сидел на мягком в купе международного, составлял наряды, и одним глазом косил на маляров, возящихся у вагона напротив.
— Как ваше, Иван Кузьмич, «ничего себе»? Присаживайся, чего такой постный сегодня? — приветствовал он приятеля.
