- Семен Митрофанович, - немедленно подсказал Джонни, устроившись в удобном низком кресле. - В управление вызовут, только и слышно: Семен Митрофанович, Семен Митрофанович! И тоже - в очередь на прием.
"Здравия желаю, Семен... Трофаныч!"
- А ты хотел бы при посторонних - Сенькой, что ли? - шутливо-насмешливо выговорил Семен. - Я ведь в официальной обстановке всю твою тезоиностранщину тоже полностью называю.
- Ладно, принято, - миролюбиво согласился Джонни и нетерпеливо попросил: - Ну, показывай, похвастай!
Уравновешенный, невозмутимый генерал вдруг смутился, широкие золотые погоны его в замешательстве поднялись и опустились.
- Ну вот еще!
- Без всяких нуканий! Жалко тебе, что ли? Дай хоть в руках подержать, настаивал Джонни; повернувшись ко мне, он наконец объяснил: - Мало ему чиновзваний, так он еще одно отхватил: лауреат Государственной премии! Вчера в Кремле вручили.
- Вот это да! - порадовался, поздравил я, поняв теперь, о каком поводе собрать мальчишник говорил Джонни. - За что, Семен?
Вероятно, я задал наивный вопрос: Джонни и Семен, переглянувшись, засмеялись.
- Голая техника, тебе неинтересно, - продолжая улыбаться, сказал Семен.
Он прошел в смежную комнату - под вспыхнувшим там светом блеснули стеклом книжные стеллажи, - вынес коробочку с медалью.
- На, коли так.
Полюбовавшись, Джонни приложил медаль себе на грудь, забалагурил:
- Своей нет, так хоть чужой потешиться!
- Учиться надо было лучше, - благодушно-назидательно попрекнул Семен, а не с мандолиной по ночам шастать.
- Не трави - погубил я свой талант! - Джонни горестно тряхнул ГОЛОРОЙ. - Эх, был бы я сейчас первой мандолиной страны! И один бы знакомый генерал обрывал все телефоны, добиваясь лишнего билетика. А, каково?
- Бодатой корове бог рогов не дал, - хмыкнул Семен и неожиданно для меня мне же и сказал: - Не слушай ты его: прибедняется. Если благополучно завершит что делает - через год точно такую же получит. Первый представление напишу.
- Тьфу, тьфу, лишь бы не сглазить! - Джонни комично замахал руками.
Какой-то первоначальный рубеж нашей встречи был перейден. Семен поднялся.
- Ну что, мужики, - сухая ложка, говорят, рот дерет. Есть предложение перекусить.
- Единогласно! - за себя и за меня проголосовал Джонни. И, кивнув на огромный полированный стол, занявший едва ли не половину просторной гостиной, жалобно попросил: - Семен, давай на кухне! Там уютней. А за этой взлетной площадкой и друг друга не увидишь. Бутылка и та на нем наперстком кажется!
- Давайте там, - согласился Семен. - Ты иди хозяйничай, а я сейчас.
Белоснежная, отделанная отличным кафелем кухня размерами была с добрую столовую, чем она, конечно, в будние дни и служила. Джонни уверенно открыл дверцу холодильника, одобрительно причмокнул:
- Вот это рыбка! Хороши все-таки генеральские буфеты! Не то что в нашем НИИ совсем: сосиски в целлофане да компот из "сух.фрукт.".
- Не зубоскаль, не зубоскаль, - попридержал его Семен. - Для вас же старался.
Успевший переодеться, в лиловой теплой куртке, он поставил на кухонный стол бутылку, - одобрительно, от полноты чувств Джонни ткнул его кулаком в бок.
- Видал как? - спросил он меня. - Когда в домашнем - человек как человек, его и по плечу хлопнуть можно. Как в мундире - рука не подымется. Все-таки сказыу вается, что высший чин у меня был - старший лейтенант. Старлет!
- Старлет, старлет, - бурчливо передразнил Семен, - а на Галочке, нахал такой, ты женился, а не я.
- Так у нее же - вкус! - объяснил Джонни и фатовато погладил свою холеную бородку.
- Точно, - согласился Семен. - Бабы - дуры.
1975
