Соединение всех этих символов дает рождение от девы в конце декабря, погружение
в воду, скитание в пустыне среди зверей и дьявольских наваждений, многократные
переправы с одного берега на другой, учеников по числу знаков Зодиака, оживление
мертвых, поединок со смертью во имя спасения и возвращение к небесному отцу
(сошествия в ад нет в канонических Евангелиях, но есть у Никодима).
Аллюзии великого путешествия многократно звучат в библейских
притчах. Так, пророк Иона «бежал от лица Господня» и, застигнутый штормом на
пути в Фарсис, был — по собственной просьбе — брошен корабельщиками в море,
чтобы выкупить им спасение своей гибелью. Его проглотил кит, но метафоричность
этого события (очевидно, восходящего к какому-то допотопному жертвоприношению)
тут же и раскрывается в речах Ионы:
... Из чрева преисподней я возопил, — и Ты услышал голос мой. Ты вверг меня в
глубину, в сердце моря...
До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня, но Ты,
Господи мой, низведешь душу мою из ада.
Притча о Блудном Сыне — демифологизированный парафраз той же истории, тогда как
Вечный Жид символизирует дорогу в один конец — вечное странствие без возвращения
и, следовательно, без цели и смысла, противоречащее порядку вещей и столь же
противоестественное, как труд Сизифа.
Вольтеровский Кандид, изгнанный из родных мест, проходит
через ад прусской военной муштры, терпит неисчислимые бедствия и, наконец,
соединяется с (тоже изрядно помятой жизнью) возлюбленной, чтобы «возделывать
свой сад». В том же героическом веке пастор Лоренс Стерн отправился в
«сентиментальное путешествие» по Франции и Италии. Он не заметил, что идет война
и едва удостоил взглядом Нотр Дам, так как его внимание отвлекла девушка с
зеленым сатиновым кошельком. Это было первое путешествие маленького человека с
его заниженным эпикурейством, воспринятое современниками как собрание мелочей.
Вирджиния Вульф, однако, проницательно усмотрела в импрессионизме Стерна
прообраз нового искусства, совершившего крутой поворот от вечного к
сиюминутному. Но не такой же ли поворот был совершен теми, кто сделал Энлиля
сыном плотника?
Западная литература нового времени показывает, сколь глубокие корни пустило
мистическое путешествие. Ее великие странники шли по проторенному пути.
Постоянно повторяющийся мотив потери рассудка (приступами безумия страдали
Гильгамеш, Геракл, в помрачении столкнувший со скалы преданного друга,
влиятельный библейский пророк Исаия, который три года по воле бога ходил нагой и
босой, Орландо, тоже сбросивший одежду, безумствуя на сексуальной почве. Дон
Кихот, Гамлет — в связи с появлением призрака отца и многие другие «сыновья»)
может быть, восходит к представлению древних («Книга Мертвых», «Одиссея») о том,
что души умерших лишены разума.
Романтики влили новую жизнь в начавшую было иссякать тему
солярного странствия. Все его признаки обнаруживаются в неоконченном романе
Новалиса «Фридрих фон Офтердинген», герой которого спускается в подземную пещеру
(правда, у Новалиса как геолога инфернальные ассоциации замещены
минералогическими), где находит историю своего рода в таинственной книге. Он
продолжает свое путешествие уже целенаправленно — в поисках отца.
Поздние романтики нередко воплощали этот сюжет в жизнь. Лорд
Байрон в молодости походил на отца, «Бешеного Джека», ловеласа с инцестуальными
наклонностями, в зрелые годы — на деда, «Джека Плохая Погода», капитана, всегда
попадавшего в шторм, и в конце пути — на его мизантропического брата, «Порченого
Лорда», от которого унаследовал свой титул. Сделав события мистического
путешествия фактами своей биографии (где были и гибель друга в волнах бурного
моря, и припадки эпилепсии, и жертвенная смерть во имя свободы), Байрон
предпослал песням «Корсара» эпиграфы из дантова «Ада».
Его младший современник Чарльз Дарвин юным романтиком
отправился в кругосветное путешествие, которое привело его, правда, не к отцу, а
к деду Эразму, первому английскому эволюционисту. К этому путешествию я еще
вернусь.
