Еще Сократ считал
непонимание источником зла, и справедливость этого подтверждается всей историей
XX в., который прошел под лозунгом изменения природы человека — для его же
блага, разумеется, — и ознаменовался небывалыми преступлениями против
человечности. Людей перевоспитывали в духе равенства и классовой солидарности,
освобождали от врожденных дефектов, очищали от неполноценных особей и рас, им
постоянно промывали мозги. Пока мы движемся вслепую, эти очистительные порывы
вполне могут вспыхнуть с новой силой. Не стоит удивляться живучести зла: оно
постоянно подпитывается попытками делать добро.
По орфической
легенде, люди вылеплены богами из праха побежденных титанов, смешанного с
землей. Потому и двойственные. Что от земли, живет своей жизнью, что от титанов — своей.
В материальной жизни человек следует физиологическим потребностям
организма от зачатия до смерти, которая тоже есть физиологическая потребность.
Материальная жизнь человека, как и животного, — это борьба за существование и
продолжение рода, в которой он использует различные технические средства. Сколь
изощренны бы ни были эти последние, не они определяют сущность человека, его
качественное отличие от животных. В другой жизни, духовной, человек
удовлетворяет потребности, которых кроме него, кажется, ни у какого другого
земного существа нет. Главная из них — это оправдание, определение смысла того,
что происходит в материальной жизни, т. е. выживания и продолжения рода.
Двойное
существование человека издавна было и остается загадкой. Зачем искать смысл,
когда можно просто жить и радоваться жизни? Если дух порожден плотью, то, может
быть, это еще одно средство в борьбе за существование — самоанализ с целью
корректировки поведения, перерастающий в глобальную рефлексию? В таком случае
дух должен поддерживать, обогащать материальное существование, повышать его
ценность. Субъекты с богатой духовной жизнью должны быть победителями.
В действительности
мы чаще наблюдаем обратную картину. Итогом духовной жизни становится признание
бесцельности, бессмысленности материального существования. Духовная жизнь входит
в конфликт с материальной и стремится упразднить последнюю.
Можно подумать, что
духовная жизнь — изобретение субъектов, которым необходимо убежище от
повседневности. А материалисты заботятся лишь о соблюдении ритуалов, чтобы
подстраховаться (если там, наверху, все же ведется какой-то учет). В их руках
духовный мир преобразуется согласно привычной схеме «главенства — подчинения»,
обретает кастовую структуру, все больше становится копией материального, или
даже карикатурой на него. Трудно предположить, что такого рода духовность может
возвысить человека.
Отношения между
прахом и духом развиваются по нескольким схемам.
1. Насилие.
Духовная жизнь перечеркивает материальную как низменную и бессмысленную,
порабощающую дух. Материальная перечеркивает духовную как искусственную,
подавляющую природные инстинкты. Обе стороны прибегают к принуждению, которое со
временем превращается в едва ли достойную человека цель жизни. В чистом виде
схема насилия нежизнеспособна. Она реализуется в кризисные периоды (Моисей,
Савонарола, Никон) и быстро деградирует в сторону компромисса. Но ее элементы
сохраняются в других схемах.
2. Компромисс.
Двойственность принимается как нечто неизбежное. Равновесие достигается
разделением духовной и материальной сфер: каждой — свое, как в притче о динарии
кесаря. В западном мире эта схема утверждалась после Возрождения и по сей день
сохраняет ведущую роль, но подвержена периодическим коллапсам, последнее время
все более затяжным, наводящим на мысль о том, что компромисс — не окончательное
решение проблемы.
3. Соединение.
Финальное слияние материального и духовного начал в гармоничное целое заявлено
как сверхзадача наиболее влиятельными учителями человечества, от Будды и Лао-цзы
до Платона и Христа. Но и сейчас мы не ближе к ее решению, чем две тысячи лет
назад.
Более того, разрыв
между природным и духовным углубился и приобрел характер перманентной
шизофрении, уже давно воспринимаемой как нормальное состояние. Даже ученик
Фрейда Эрих Фромм («Психоанализ и религия», 1950) советует относиться к «другой
части нас самих» — подсознательной, физиологической — «с глубоким чувством
юмора». Может быть, такого рода неуместный юмор и мешает нам использовать опыт
миллионов лет эволюции, без которого настоящее представляется бессмысленным.
