– К лету – нормально, – сказал охранник. – Покатит. Ладно, двигай, давай.
– И ты тоже, давай. – Атасов зашагал дальше.
«Чтобы ты подох, идиот».
Свернув в аппендикс, ведущий к квартире Поришайло, Атасов сразу увидел электрощит. Как он и предполагал, не под замком. Распахнув металлическую дверцу, он бегло осмотрел провода, теснящиеся в нише, как змеи в период спаривания.
– Это, типа, силовые, – бормотал Атасов, подсвечивая себе фонариком. Окна в коридоре отсутствовали, а из трех плафонов дневного света горел только один. Да и в том лампа мерцала, как далекая звезда в плохую погоду. Лучше уж сидеть в потемках. Таким светом – только заключенных мучить, в тюремном карцере. Или выбивать признательные показания в следственном изоляторе из тех, кого пока не осудили. – Это, типа, коаксиальные, – продолжал он, отметив между делом, что маховик электросчетчика квартиры олигарха вращается, как угорелый. Не будь Артем Павлович олигархом, Атасов наверняка посоветовал бы ему заклинить колесико огрызком спички. – «Чтобы без штанов, типа, не остаться».
Поведение счетчика подсказывало, что в квартире работает какое-то оборудование, вроде стиральной машины или пылесоса, следовательно, там кто-то есть.
«Прислуга, например».
– Не будем, типа, друг другу мешать, – пробормотал Атасов и снова углубился в изучение внутренностей электрощита.
Ну, вот и ты, – сказал он, потянувшись к продолговатой телефонной коробке. Проследить провода, идущие в квартиру олигарха, было делом одной минуты. Отечественные телефонисты в девяноста пяти случаях из ста не обременяют себя возней с труднопроходимыми кабельными канатами, развешивая «лапшу»[80] прямо по стенам, отчего коридоры подъездов со временем начинают походить на командные бункеры гитлеровцев из известной компьютерной игры «Логово Волка». Вооружившись отверткой, Атасов мигом снял крышку телефонной коробки, выявил пару олигарха и подсоединил к ней «жучок». Поскольку обе руки оказались заняты инструментами, фонарик Атасов зажал зубами. Он уже почти закончил работу, когда дверь квартиры олигарха распахнулась так резко, словно в прихожей произошел взрыв. Атасов от неожиданности чуть не проглотил фонарик, успев подумать, что в воскресенье обращаться за помощью к врачам – практически гиблое дело. Его рука дрогнула, крестовая насадка вывалилась из гнезда отвертки и укатилась в кабельный канал.
«Какого, типа, лешего?» — подумал Атасов, засовывая коробку подальше в хитросплетение кабелей.
Что это вы тут делаете?! – поинтересовался раздраженный женский голос. Атасов сразу почувствовал, что его обладательница – дама серьезная, вроде домомучительницы фрекен Бок,[81] а то, пожалуй, и хуже.
– Эй?! Я вас спрашиваю! Вы что, глухонемой?!
Атасов повернул голову. Фонарик, по-прежнему находившийся у него во рту, придавал ему определенное сходство с причудливой глубоководной рыбой.
– Эй?! Да вы посмотрите на него! Мне что, охрану вызвать?!
В прямоугольнике льющегося из дверного проема света Атасов разглядел немолодую женщину, почти старуху, одетую в дурацкий спортивный костюм. Точнее, костюм наверняка был дорогим и добротным, но сидел на хозяйке, как на вешалке.
– Каейное теевиеие паавау, – сказал Атасов, не выпуская фонарь изо рта.
– Вы посмотрите, он еще и издевается! – вскипела старушенция в костюме. – Да кто вы такой?!
– Ии на уй, – отвечал Атасов. Дело было практически сделано.
– Что вы там обезьянничаете?! – задохнулась хозяйка костюма, переходя на «Ты». – Ты что, пьяный? Или дурной?! Вот юродивый, честное слово!
Подавив властный порыв сунуть старушенции отвертку в глаз, Атасов решил, что пора заканчивать корчить из себя Демосфена.[82] Тем более, что никто не оценит.
– Я у вас кабельное телевидение провожу, – как можно миролюбивее объяснил Атасов. – «Европа сателлит», и так далее… Весь мир, типа, в ящике…
Ответ совершенно не удовлетворил незнакомку.
– У кого это, у вас?! – подозрительно спросила она, так и буравя Атасова злобными, посаженными прямо на переносицу глазками, напоминающими перископ вражеской субмарины. Скорее всего, фашистской.
– У вас, типа, в доме, – пояснил Атасов. Ответ явно не удовлетворил старушенцию, ее и без того неприятное лицо пошло бурыми пятнами.
