Пока Сурков связывался со своими людьми по телефону, установленному непосредственно в «Мерседесе», Артем Павлович смотрел в дымчатое стекло окна, за которым проносились придорожные пейзажи. Кавалькада вылетела на Южный мост, когда Сурков обернулся к хозяину, спеша поделиться добытой информацией.
– Ну? – осведомился Артем Павлович.
– Полковник действительно отстранен, – трагическим голосом сказал Сурков. – Проводится служебное расследование…
– По поводу? – перебил Поришайло. – Что ему, г-гм, инкриминируют?! И кто?
– Управление внутренней безопасности за него взялось. Подробности пока неизвестны.
– Неизвестны, г-гм?! – заскрипел Поришайло, которого лебезящий тон Суркова погрузил в состояние скрытой ярости. Скрытой до поры, до времени. – Так сделай, твою мать, так, чтобы они стали известны! С Украинским связь установил?
Сурков покачал головой.
– Все телефоны молчат, Артем Павлович. Но… тут такое дело, Артем Павлович. Дочка у полковника… В общем, беда с дочкой.
Поришайло приподнял брови:
– Какая, гм, беда? О чем ты болтаешь?!
– Дочка полковника, как бы это сказать, акт суицида совершила…
– Что, гм?! – брови олигарха поползли наверх. – Что ты, мать твою, умничаешь?! Какой, блядь, акт, гм?!
– В окно сиганула. Сегодня поутру. То ли из-за отца… то ли… вы же знаете, калека она была, с лета прошлого года. Все по больницам и по больницам. Надоело, видать…
– Что ты мелешь?! – взорвался Поришайло. – Девочка, гм, жива?
– Какое там… – Сурков безнадежно махнул рукой. – Шестнадцатый этаж, Артем Павлович. В лепешку, мне доложили.
– Твою мать…
Как ни черств был Артем Поришайло, но и он оторопел при этом известии. Ужасная трагедия, нагрянувшая в дом Украинского, заставила его подумать о своей дочери. Ведь Наташа и Света были почти одногодками. Правда, дочь Поришайло находилась во Франции, и прыгать в окна ей было без надобности.
– Кто, гм, временно за Украинского? – спросил Поришайло, возвращаясь к делу. – Я имею в виду, обязанности его исполняет?
– Обязанности начальника до особого распоряжения исполняет майор Торба Владимир Иванович.
– Знаю такого, – кивнул Поришайло. – Переговорил с ним?
– Новый начальник на контакт не идет, – мрачно сообщил Сурков. – Ни в какую не идет. Сволочь.
– Дрянь дело, – выругался Поришайло. – Значит, от тебя Торба воротит нос, гм, а у «внутренней безопасности» к нему вопросов нету? Украинского, б-дь, отстранили, а Торба, выходит, чистый? Как с гуся вода, так?
– Выходит, так, Артем Павлович.
– Интересно, блядь, выходит, – скрипнул зубами Поришайло. – Ладно, разберемся. Правилов объявился?
– Пока нет.
– Пошли за ним на квартиру. Как объявится – сразу мне. Доложишь.
– Будет сделано, Артем Павлович.
Артем Павлович намеревался сразу ехать в банк, но, передумал, когда кавалькада уже была на Печерске. Сильно заболела спина, а усталость, до того выжидавшая где-то неподалеку, навалилась на него, и обвила щупальцами, как гигантский кальмар кашалота. Добралась до каждой клеточки, и удесятерила ее вес. Артем Павлович, тяжело задышав, подумал о чудовищном притяжении где-нибудь на Юпитере, или, скажем, Сатурне. Сурков, наблюдавший за шефом с тревогой, соединенной с подобострастием, подался вперед:
– Что, Артем Павлович?!
– Не дождешься! – фыркнул Поришайло. – Ты вот что. Ты, лучше, скажи водителю, что я домой еду.
– Домой?! – переспросил Сурков.
– Я что, как-то неясно сказал?
– Сейчас распоряжусь, Артем Павлович.
– Если найдешь Правилова, пускай на квартиру ко мне едет.
* * *
Воскресенье, утро
Продрав глаза около восьми, Атасов по привычке сразу отправился на кухню греть воду для кофе.
«Хотел бы я знать, как там у Эдика дела», – думал Атасов по ходу дела. Он полагал, что приятели уже в Крыму.
«Самое, типа, время Перекоп миновать, если им, конечно, ночевать не приспичило».
Осушив одну за другой три чашки кряду, Атасов с четвертой побрел в ванную. Согласно укоренившейся с годами традиции у него только теперь настало время заняться умыванием и чисткой зубов.
«Кофе, типа, превыше всего».
Приняв душ и тщательно выбрившись, Атасов натянул комбинезон и придирчиво оглядел себя в зеркале.
