– Послушай, – начала Кайла взволнованно.
– Алистер! – прервал ее грубый голос, раздавшийся из двери.
И вновь Кайлу охватила дрожь. Малкольм!
– Все будет хорошо, Кайла, – поспешно сказал ее брат. – Я буду тебя защищать!
– Я не позволю тебе этого делать! – воскликнула девушка и не узнала своего голоса – тонкого, срывающегося.
Малкольм заговорил снова, появившись в дверном проеме темным силуэтом на фоне освещенного холла.
– Ты очень ошибаешься, если думаешь, что у тебя есть выбор, Кайла. Ты останешься здесь с остальными женщинами. Все это дело тебя не касается.
– Но я не позволю вам! – закричала она, бросаясь к двери.
Она попыталась проскользнуть мимо него, но Малкольм без труда задержал ее, схватив своими сильными руками за талию.
– Алистер! – снова позвал он своим не терпящим возражений тоном, заставившим Кайлу содрогнуться.
Девушка услышала за спиной легкие шаги брата. Алистер обогнул их обоих и вышел из комнаты.
– Нет! – закричала ему вслед Кайла, протягивая руки. – Вернись!
Алистер оглянулся, его взгляд был красноречивее любых слов. А затем он быстро исчез из вида. Кайла, пылая негодованием, обернулась к Малкольму.
– Ему нужна одна я! – в ярости крикнула она. – Отпустите меня! Я договорюсь со Стрэтмором.
– Никогда, – твердо заявил Малкольм, и Кайла поняла, что это его последнее слово.
– Но Алистеру всего двенадцать! – вскричала Кайла. – Сжальтесь! Ведь он совсем еще ребенок! Не делайте этого с ним!
Малкольм лишь скривился в презрительной гримасе.
– Он мужчина. Или был бы мужчиной, если бы ты так не нянчилась с ним. И это его святое право – сражаться с теми, кто погубил его отца!
– Но он погибнет!
– А хоть бы и так – он умрет, как мужчина. И довольно об этом.
– Мы все погибнем! Неужели вы не понимаете? Их в несколько раз больше. Вы хотите заставить крестьян со своими мотыгами и косами сражаться против хорошо вооруженных воинов!
– Раз того желает бог, пусть будет так.
Но жажда крови, которую она увидела в его глазах, яснее слов сказала ей обо всем. Этого желал не бог, а сам Малкольм. С холодной решимостью он толкнул ее в сторону комнаты. Кайла упала, ободрав ладони и больно ударившись об пол. Прежде чем она успела подняться, запутавшись в юбках, Малкольм вышел, закрыл за собой дверь и запер ее на замок.
– Увидимся позже сегодня вечером, племянница, – раздался его приглушенный толстой дверью голос.
– Нет! – рыдала Кайла, изо всех сил колотя кулаками в дверь.
Все было бесполезно. Она оказалась в ловушке.
Несколькими часами позже, когда в ее комнату начал проникать едкий дым, она поняла, что все кончено. Поместье горело. Они потерпели поражение.
Это был ужасный день. Тот, кто отважился бы подняться на один из окружающих долину скалистых холмов, в первый момент не увидел бы там ничего из ряда вон выходящего. Правда, небо, словно кипящий серый котел, выплескивало на землю холодные капли, и серый мглистый туман клубился над землей. Но это была обычная погода здесь, в горах Шотландии, ранней весной. Повсюду была грязь и слякоть, но чего иного можно ожидать, когда дождь льет почти весь день? Однако, поднявшись еще выше, нельзя было бы не заметить, что к запахам прелой сырой земли примешивается какой-то иной, чужеродный запах – резкий, с металлическим привкусом, от которого обычно поднимаются волосы на затылке и шерсть на загривке животного.
Битва за Гленкарсон была столь же беспощадной и жестокой, как и все остальные битвы, что велись испокон века в этом суровом горном краю. И мирная бурая грязь Гленкарсона стала красной от крови в тот вечер.
Кайла медленно брела, осторожно выбирая, куда поставить ногу, высоко подбирая юбки. Она перешагивала через тела, стараясь не думать и не чувствовать. Ее целью была группа, лежащая в центре поля. Там она должна найти его, отчего-то она была в этом уверена.
На мгновение в ее памяти вдруг снова раздались крики, которые долетали до нее, запертой в одной из дальних комнат замка. Крики мужчин и женщин, звон стали и ржание лошадей… Теперь она слышала лишь вздохи да плач женщин, которые так же, как и она, бродили среди тел, пытаясь разыскать своих близких. Кайла зажала уши ладонями – она больше не хотела ничего слышать. Лишь один голос звучал сейчас в ее голове, лишь одно имя шептали ее губы:
