- Не исключено, что я пробуду там всего несколько минут. Мне не хотелось бы...
- Нет, нет, конечно же нет! - воскликнул он. - Только постарайся не вопить, как бык во время случки. Я хотел бы поспать.
Ощущая себя повесой, который крадется в чужую спальню, я вышел, пожелав Политосу спокойной ночи.
- Мой сон очень чуток, - напомнил он.
Не знаю, хотел он этими словами успокоить меня, что ни один вор не сумеет нас обокрасть, или же повторить, чтобы я не шумел, когда окажусь в постели Елены... Быть может, старик имел в виду и то и другое.
Коридор по-прежнему оставался безлюдным, я не заметил ни одного темного уголка или ниши, где мог бы затаиться враг. Ничего - лишь истертые плитки пола, оштукатуренные стены и шесть деревянных дверей, которые вели в комнаты, где поселились мои люди. Но сегодня ночью все они будут пустовать. С противоположной стороны коридор ограждали поручни.
Я собирался уже постучать в дверь Елены, но, вспомнив слова Политоса, скромно поскреб гладкие деревянные доски.
- Кто там? - раздался негромкий голос царицы.
- Орион.
- Можешь войти.
Она стояла в центре жалкой комнатки и сияла красотой, как солнце. На Елене было то же самое одеяние и драгоценности, что и во время нашей первой встречи в ее покоях. Во дворце она казалась невыразимо прекрасной, здесь же, в гостинице, среди убогих голых стен, она казалась богиней, сошедшей на Землю.
Я закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, ослабев от созерцания этой красоты.
- Господин мой Орион, ты не взял себе никаких сокровищ из Трои, проговорила она.
- До сих пор я не хотел их.
Она протянула ко мне руки, я шагнул к ней, подхватил на руки и отнес на мягкое низкое ложе. Где-то в глубине моей памяти растаяла тоска по женщине, совершенно непохожей на золотоволосую Елену... Я забыл о темноволосой и сероглазой, высокой и стройной, прекрасной и искренней богине. Она умерла, а Елена пылала в моих руках огнем жизни.
Солнце спряталось в поблескивавшем море, длинные фиолетовые тени медленно заскользили по улицам Эфеса, ночь тихо набрасывала на город свой покров, сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды, и серебряный диск луны-Артемиды поднялся на небо, а мы с Еленой все не могли оторваться друг от друга; засыпали, пробуждались и занимались любовью, снова спали и пробуждались и вновь предавались любви.
И когда, предвещая рассвет, забрезжил серый сумрак, мы наконец уснули, обнявшись, израсходовав все силы и забыв обо всем на свете в сладком любовном утомлении. И тут я вновь погрузился в золотой свет, который жег мои глаза своим сиянием.
- Итак, ты решил, что сумеешь спрятаться от меня?
Тщетно я вертел головой и щурился, разыскивая Золотого бога. На этот раз я только слышал его голос.
- Орион, ты спутал все мои планы. А потому не избежишь моей мести.
- Покажись! - вскричал я. - Явись мне, чтобы я мог лишить тебя жизни!
Я очнулся в постели. Мои руки хватали пустоту, а Елена, отодвинувшись, с испугом и удивлением смотрела на меня.
Утром я повез Елену с Политосом в центр города, а верный своему слову Лукка, появившийся на рассвете, остался охранять наше добро и завистливо поглядывал на людей, которые по одному возвращались в гостиницу.
В Эфесе действительно ценили комфорт и культуру. В городе было много мраморных храмов, а на улицах полно купцов, привезших товары с Крита, из Египта и Вавилона и даже далекой Индии.
Политоса интересовал только торг. Он уже учился ходить самостоятельно и, завязав белой тряпкой незрячие глаза, выстукивал землю перед собой.
- Сказители! - завопил он, когда мы подошли к маленьким группкам людей, окружавшим стариков, что сидели на корточках и за несколько монеток сплетали повествования.
- Не здесь, - прошептал я тихо.
- Позволь мне остаться и послушать, - умолял он. - Обещаю не говорить ни слова.
С неохотой я согласился; я знал, Политосу можно верить, - волновало меня его сердце. Старик был сказителем прирожденным... До мозга костей. Сумеет ли он смолчать, если в сердце его скрыта величайшая повесть, какой еще не знали люди, и только он может ее поведать толпе?
