— Секунду, мам. Я только скажу Шарлотте, чтобы она подождала у телефона.
Лили подумала, какое безумие, что у девчонки в таком возрасте уже есть своя собственная телефонная линия и что она, мать, вынуждена чего-то ждать; но папочка…
— Почему ты звонишь?
От удивления Лили широко открыла глаза и отступила на шаг от телефона. С каждым днем Шейна становится все саркастичнее. Лили помнила, каково приходится девочке, когда она переживает наступление зрелости, и изо всех сил старалась понять свою дочь, думая, что это всего лишь преходящие юношеские выкрутасы.
— Ты готовишь уроки или просто болтаешь по телефону? Что делает папа?
— Шарлотта помогает мне по телефону разобраться с домашним заданием. А папа спит на диване.
Лили представила себе привычную картину: в раковине навалены грязные тарелки, телевизор надрывается во всю мочь, а этот… вытянувшись, дрыхнет на диване и храпит на весь дом. Именно поэтому Лили последнее время стала часто задерживаться на службе. Джон спит перед телевизором, Шейна часами болтает по телефону, сидя в своей комнате. Вряд ли стоит спешить домой.
— Передай ему, что я задерживаюсь, у меня важная встреча и я вернусь домой через несколько часов.
— Мам. У Шарлотты сейчас лопнет терпение. Скажи ему это сама.
— Я люблю тебя, — прошептала Лили.
Дочь отключилась. Трубка молчала. Она представила себе прелестное личико Шейны и попыталась совместить его с ее голосом, тоном и поступками. Ее родное дитя, ее чудная маленькая девочка превратилась в грубое и несносное существо. Лили стала просто зависеть от своей дочери. Всего только несколько лет назад Шейна могла часами сидеть на полу около матери и, буквально глядя ей в рот, ловить каждое ее слово. Лицо девочки при этом сияло и лучилось радостью. А теперь она зависит от собственной дочери. Если бы Лили в свое время посмела таким тоном поговорить со своим отцом, он бы так стукнул ее, что она полетела бы на пол. Но Джон сказал, что те времена безвозвратно канули в вечность: дети получили право отвечать родителям в том же тоне. Теперь Шейна обожает своего отца.
Лили начала шарить в сумочке в поисках еще одного четвертака, чтобы позвонить Джону, но потом передумала и закрыла сумочку. Она обязательно пожалуется ему, что Шейна постоянно болтает по телефону и совсем не занимается, Лили просто не сможет удержаться. Джон повесит трубку, пойдет в комнату Шейны и передаст ей, что мать велела прекратить болтать по телефону. Сам бы он ей этого ни за что не сказал и не скажет, обязательно сошлется на Лили. Он еще, пожалуй, добавит, что мать велела ей убрать в комнате, а то она утонет в мусоре. Это будет произнесено очень кстати и вроде бы невзначай. Если его слова не подействуют и Шейна не выразит своего недовольства, он напомнит, что когда-то мать сказала, что ей придется стать официанткой, если она и дальше будет продолжать так пренебрегать своими занятиями и не будет готовиться к поступлению в колледж. Такие замечания, которыми иногда обмениваются между собой нормальные родители, никогда не достигают ушей ребенка. Но Джон все передавал Шейне, и не только это. Иногда он просто лгал ей.
Ему стоило быть поверенным, думала Лили, пробираясь к своему месту сквозь толпу, заполнившую бар, оправляя юбку и одергивая жакет. Ему бы быть адвокатом или юрисконсультом по бракоразводным делам.
На своем месте она обнаружила еще один бокал «Маргариты», рюмку текилы и Ричарда Фаулера. Она отставила рюмку в сторону и пригубила «Маргариту». Ее волосы свободно падали на глаза, а она в это время исподволь рассматривала Фаулера от ботинок до макушки. Это основательный человек, подумала она, человек с убеждениями, настоящий воин. Этот не будет драться, заслоняясь ребенком, как щитом. Это не тот человек, который удовлетворяется скучной правительственной работой в течение тридцати часов в неделю, а все остальное время позволяет жене тащить груз семьи, слоняясь по дому без дела. Он не был таким мямлей, как Джон. Гнусавый ньюйоркский выговор Силверстайна доносился от соседнего стола. Он бросал себе в рот попкорн и пытался одновременно разговаривать. Четыре зернышка из пяти упали на пиджак и на пол. Даффи, кажется, уже ушел домой.
