Мы миновали палатки актеров и вошли на территорию ремесленников. Я лично надзирала за тем, чтобы, разбивая лагерь, все строго следовали инструкциям миссис Уотерстон. Но тот, кто составлял план лагеря, несомненно, предвидел, что ремесленники не будут соблюдать историческую достоверность так ревностно и тщательно, как более опытные в этих делах актеры. Поэтому нас заткнули назад, подальше от дороги. Зато мы оказались ближе к цистернам с водой и туалетам.
Мы с Майклом нырнули в нашу палатку. Аутентичную, прошу заметить, палатку, из небеленого полотна. Веревки, которыми завязывался вход, абсолютно не спасали от мошкары. Кроме того, я сомневалась в ее водонепроницаемости, а стоила она в несколько раз дороже надежной дешевой нейлоновой палатки. Зато была на редкость несовременной.
И маленькой. Около метра восьмидесяти в ширину, двух с половиной в длину и такой низкой, что во весь рост не выпрямишься. Мы с Майклом с трудом размещались тут вдвоем, и я не могла не почувствовать жалости к рядовым колониальных войск, которые скорее всего спали в таких палатках вшестером.
Пока я разворачивала матрасы, Майкл умудрился найти и зажечь маленький фонарик.
— Наконец-то мы одни, — изрек он. — Какая жалость, что Монти забрал на экспертизу и корсет, и платье.
Я удивленно посмотрела на Майкла. В его голосе не прозвучало особого сожаления, а ведь он лишился шанса помочь мне высвободиться из корсета. Впрочем, у нас был трудный день.
— Они отдадут и то и другое, — обнадежила я. — И я смогу надеть все это на следующую постановку.
Реакция нулевая.
— Проверишь свою теорию — о том, что самостоятельно я не разденусь.
В ответ — кривая улыбка. Господи, уже так поздно, и я так устала!
— Майкл! Что еще случилось?
— Нам надо поговорить.
Неужели он хочет завести один из тех «серьезных разговоров», через которые время от времени проходят все влюбленные? В моей жизни такие разговоры случаются в основном тогда, когда у меня нет ни сил, ни терпения их поддерживать. Я открыла рот, чтобы ответить, лихорадочно пытаясь сообразить, что именно хочет услышать Майкл, как вдруг сзади донесся раздраженный голос:
— Вам обязательно разговаривать прямо сейчас? Завтра рано вставать.
— Погодите, — донесся другой голос, из-за спины Майкла. — Нам интересно.
Я высунула голову наружу — никто не прятался, скрючившись за углом и прижав ухо к полотняной стенке. Соседние палатки стояли темные.
— Может, вам и интересно, — донесся первый голос из палатки слева от меня, — а нам спать хочется.
— Вставьте в уши затычки, — посоветовал второй голос, из палатки справа.
— Эй! — окликнули из палатки напротив. — У вас что там, гулянка? У меня пиво на льду стоит, холодное!
— Нам придется поговорить в другом месте, — сказала я.
— Сам вижу, — согласился Майкл.
Мы снова обулись и вышли.
Не могу не отметить, что полотняные палатки имеют свое очарование. Снаружи. Глядя на раскинувшееся море тентов, которые изнутри освещали романтичные светильники, легко было представить, что мы на самом деле попали в лагерь армии Вашингтона.
А кроме того, на белые палатки трудно налететь в темноте, чего, к сожалению, не скажешь о грудах разнообразного хлама, который обитатели лагеря разбросали вокруг своих временных жилищ.
Проходя по лагерю, мы миновали палатку Фолка и Теда. Она не отличалась от остальных, особенно в темноте, но я узнала их голоса. И хотя слышно было одно слово из десяти, по тону разговора я поняла, что они опять ругаются.
— Я бы сунула голову в палатку, чтобы прервать ссору и выяснить, знают ли они уже об убийстве, — сказала я, — если бы ты не питал непонятного и беспричинного отвращения к Фолку.
— Я не питаю к Фолку никакого отвращения, — возразил Майкл. — Во всяком случае, к Фолку конкретно.
— Тогда почему ты хмуришься всякий раз, когда видишь его или слышишь его имя?
— Потому что Фолк — это символ. Символ доброй половины твоей жизни.
— Ты имеешь в виду мою карьеру?
— Карьеру и все остальное, что мешает нам почаще бывать вместе. Возьми эти выходные. Мы приехали сюда вдвоем, но ты столько времени проводишь с семьей и друзьями, что мы почти не видимся.
