Тем не менее, подумала Изабелла с чувством удовлетворения, я почему-то почти уверена, что дни мерзкого любимчика сочтены. Недолго ему осталось мутить воду… Но что же делать ей? Нужно с терпением и интересом следить за развитием событий, тем временем предпринимая все, что в ее силах, чтобы почаще завлекать Эдуарда в свою постель. Она должна без устали напоминать ему, что государству и им самим нужны их дети, нужен наследник.
– Бог мой! – воскликнула Изабелла. – Если бы не эта обязанность, я бы не скрывала своего презрения к тебе, Эдуард Плантагенет! Ты, наверное, думаешь, у меня совсем нет гордости? У меня, у французской принцессы, которой ты предпочел этого презренного искателя приключений?!
Она твердо знала, что придет время – наступит праздник и на ее улице. И тогда месть будет страшной…
Чуть ли не ежедневно Изабелла имела возможность наблюдать за поведением Гавестона, вернувшегося ко двору, за его глупыми, неразумными выходками. Видела, как умел он оскорбить, настроить против себя людей и высокого, и низкого происхождения, и богатых, и бедных. Словно бес вселился в этого красивого беспечного молодого человека; словно с цепи он сорвался и вообразил, что ему все, решительно все дозволено. Он позволял себе, например, нагло и громогласно в присутствии графа Линкольна говорить о некоем монсеньоре Набитое брюхо, и даже те, кто не слишком жаловал этого человека, не одобряли подобной бесцеремонности и бесстыдства.
Его шурин граф Глостер, поначалу относившийся к нему вполне дружелюбно, возненавидел Гавестона после того, как тот, раздраженный чем-то, назвал его сыном потаскухи, оскорбив тем самым, помимо всего, память матери Глостера, сестры короля.
От природы совсем неглупый человек, смелый и даровитый, Гавестон, ослепленный любовью короля, совершенно потерял чувство реальности и, проводя ночи в интимной близости с монархом, днем распоясывался и считал, что ему все дозволено.
Пускай… пускай он ведет себя именно так, думала Изабелла. Тем самым он только оттачивает топор, который в один прекрасный момент снимет с плеч его красивую голову.
* * *
Прошло три с лишним месяца, как вернулся Гавестон, когда король решил созвать на севере страны, в Йорке, свой Совет. Как же он был возмущен и раздосадован, когда многие бароны, во главе с Линкольном, отказались явиться и объяснили свой отказ тем, что на Совете будет присутствовать Гавестон.
Сам виновник этого взрыва протеста дал происшедшему обычное свое объяснение:
– Они ревнуют к вашей благосклонности ко мне, – сказал он. – Завидуют, что мне достается большая доля вашей любви.
На самом деле он думал несколько иначе: они завидуют оттого, что он богаче, красивее и умнее их всех, взятых вместе или по отдельности.
– Чума на их Совет! – добавил он. – Давайте присядем, милорд, плечом к плечу и поговорим о чем-нибудь более интересном, чем дела, связанные с этими придурками.
– Не смей так отзываться о всех моих родственниках, негодник!
– Я уже говорил вам много раз, милорд, все достоинства вашей семьи сосредоточились на вас одном.
– Противный льстец!..
Они веселились, передразнивали баронов, строили гримасы и корчили рожи в их адрес, но в глубине души оба понимали, что медленно, но верно движутся к повторению того, что не так давно уже происходило… Понимали, но не имели ни душевных сил, ни желания что-либо менять – ведь сейчас им так хорошо и бездумно и дай Бог, чтобы так же было и впредь. Авось кривая вывезет!..
– Давай сочиним пьесу к Рождеству, Эдуард, – проговорил Гавестон, когда они отдыхали от взаимных ласк. – Что скажешь на это? Уедем в Хартфордшир и проведем Рождество вместе. Одни.
– Ты всегда знаешь, как отвлечь меня от неприятных мыслей, мой милый…
Они провели праздники почти в полном одиночестве, скрываясь от всех, и испытывали невыразимое блаженство. Во всяком случае, Эдуард. Он пролил дождь подарков над Гавестоном, над любимым своим Перро, и, подсчитав их стоимость, тот должен был признаться самому себе, что праздники действительно удались.
Но близился февраль, а с ним и очередное заседание Парламента в Вестминстере, и, проклиная все дела на свете, король и Гавестон возвратились в Лондон.
