— Какой баринъ? — спросилъ, наконецъ, Савося.
— Чужой… влопался по ухи… Ѣхалъ-ѣхалъ — бухъ! въ самый зажоръ влопался… И сидитъ. Бѣгемъ скорѣе!
— Куды?
— Въ «Собачій вражекъ». Тамъ онъ и есть. Въ самую ceредку попалъ… Ругается, велѣлъ кликать мужиковъ, чтобы вытянуть его… Я, говоритъ, за все заплачу… Бѣгемъ скорѣе!
Васька и Ванюшка выходили изъ себя, объясняя отцу о баринѣ. Они говорили съ необыкновеннымъ жаромъ, перебивая другъ друга, и тащили за поды отца. Тотъ нерѣшительно упирался.
— Чай, и самъ вылѣзетъ? — спросилъ онъ, нерѣшительно смотря на Ваську и Ванюшку.
— Онъ-то? Да онъ только ругается. Влопался по ухи… Зови, говоритъ, заплачу.
Савося понялъ и больше не колебался. Всѣ трое быстро, бѣгомъ, направились въ «Собачій вражекъ» и тамъ скоро наткнулись на сцену, описанную жаркими устами Васьки и Ванюшки. Сани, дѣйствительно, застряли въ ложбинѣ, набитой рыхлымъ снѣгомъ, подъ которымъ была уже вода, а пара лошадей чуть не по уши завязли и безпомощно барахтались въ снѣжномъ киселѣ. Кучеръ растерянно хлесталъ ихъ кнутомъ и безъ пользы ругался. Баринъ сидѣлъ въ саняхъ и оттуда кричалъ, подавая совѣты; безпомощность его также была полная. Завидѣвъ Савосю, онъ обратился къ нему и приказалъ ему дѣйствовать. Савося заметался, забѣгалъ и принялся ухать на лошадей. Но онъ скоро бросилъ лошадей и полѣзъ въ сани, утопая по поясъ въ мокромъ снѣгу. Добравшись до саней, онъ посадилъ барина на загорбокъ и понесъ его на берегъ. Утопалъ онъ нѣсколько разъ въ снѣгѣ, но, въ концѣ-концовъ, вынесъ барина благополучно. Потомъ отряхнулся и снова принялся ухать на лошадей. Когда этотъ способъ не удался, онъ помогъ кучеру выбраться на чистое мѣсто и вдвоемъ они принялись распрягать лошадей, при этомъ обоимъ имъ пришлось нѣсколько разъ выкупаться въ снѣгу; они вымочились, иззябли. Однако, никогда Савося не работалъ съ такимъ жаромъ, самозабвеніемъ и такъ добросовѣстно.
Этотъ жаръ былъ искренній. Савося работалъ въ эту минуту не каторжнымъ трудомъ и не по принужденію, а охотой. Онъ изъ всѣхъ силъ старался, имѣя въ виду поощреніе, и благодарилъ Бога, что ему послалъ такой «случай»: баринъ влѣзъ въ «Собачій вражекъ». Безъ этого «случая» что бы ему дѣлать? Очень трудный былъ для него день. Купаясь въ зажорѣ, онъ не чувствовалъ нестерпимаго холода; онъ думалъ: «уплатитъ». Эта мысль удвоивала его силы, и онъ выходилъ изъ себя отъ волненія, таща за веревки сани, горячился, прыгалъ по берегу. Это не значитъ, что въ эту минуту онъ только и думалъ о наполненіи мѣшка, на разныя манеры говоря себѣ: «уплатитъ»… Онъ искренно тянулъ за уши лошадей, билъ ихъ по мордамъ; онъ добросовѣстно старался, не щадя живота своего, и жертвовалъ здоровьемъ безъ всякой задней мысли. Онъ только напередъ зналъ и былъ увѣренъ, что за этотъ горячій трудъ ему заплатятъ, потому что вознагражденіе онъ заслужилъ.
Впрочемъ, выбиваясь изъ силъ на берегу, утопая въ зажорѣ, онъ боялся, какъ бы не пришли другіе мужики и не перебили у него… Эта единственно корыстолюбивая мысль его привела его въ еще большій жаръ. Натурально: Богъ послалъ ему на бѣдность барина, и этого-то неожиданнаго счастія онъ лишится. Савося до того старался, что сталъ лѣзть въ снѣгъ и купаться безъ всякой нужды.
Наконецъ, сани были вытащены. Лошадей впрягли. Кучеръ торопилъ барина поскорѣе ѣхать; баринъ также торопился и сталъ расплачиваться съ Савосей и благодарить его отъ души.
— Старательный же ты мужикъ, спасибо тебѣ, - сказалъ онъ, вынимая изъ кармана кошелекъ.
Савося стоялъ возлѣ него безъ шапки; со всей его одежи текло и образовались сосульки, губы у него посинѣли, дрожь пробѣгала по всему его тѣлу. Но давно уже его такъ не благодарили, — онъ съ давнихъ лѣтъ слышалъ одни только ругательства, — и теперь былъ глубоко признателенъ барину, неизмѣримо глубже, чѣмъ баринъ былъ благодаренъ ему.
— Что, озябъ? — спросилъ благодарный баринъ.
— Не дюже, только въ нутрѣ какъ быдто… а то бы ничего.
— Сколько же тебѣ за труды?
— Сколько положить ваша милость, — отвѣчалъ дрожащимъ голосомъ Савося.
— Да, ты стоишь, спасибо. На, вотъ! — и, говоря это, баринъ выложилъ на подставленную ладонь Савося двѣ бумажки и еще мѣдной мелочи, часть которой предназначалась на то, чтобы Савося пошелъ обсушиться въ кабачокъ. — Поди, обсушись, — сказалъ онъ, сѣлъ и поѣхалъ.
