— И сколько нам до смертушки осталось?
«Медик» еще больше помрачнел и глубже утопил в карманы руки.
— Время терпит.
Климов глянул на часы. Они были разбиты.
— До восьми утра?
— А ты откуда знаешь? — «Медик» даже склонил голову, слегка откинулся назад. — Засек по сбору?
— «Чистый» надоумил.
— А… — протянул «Медик» и чему-то ухмыльнулся. — Пустил слюни.
Судя по внешней скованности, по тому, как он нервно вдавливает кулаки в карманы куртки, не замечая, что пуговицам тесно в петлях, можно было предположить, что санитар Сережа, «Медик», вор в законе относится к тому типу людей, которые, обладая холодным рассудком и неизбывно ощущая его жесткую опеку, способны, тем не менее, принимать мгновенные решения, безотчетно повинуясь интуиции или капризу. Зная за собой зависимость от перемены настроения, они изо всех сил цепляются за логику суждений, боясь проявить в своих действиях слабость характера. Климов, может быть, только потому и слушал так напряженно-скрытно, что открывался ему сейчас человек, чем-то очень похожий на него самого. А когда знаешь себя, легче понять другого. Понять и повлиять на его действия.
— Значит, подождем, — с надеждой в голосе негромко сказал Климов. — Поживем-подышим.
Складывалось такое впечатление, что он, Климов, спешил преодолеть враждебность «Медика» и отчужденность Слакогуза, не слишком задумываясь, какими глазами будет смотреть на последнего.
— «Шило» взяли?
Слакогуза словно по лицу ударили, так нервно встрепенулся он на стуле.
— Доберемся.
Климов посмотрел на «Медика», тот — на него. Возникла пауза.
— Ушел на перевал, — подсказал Климов. — Дохлый номер.
— Верно, дохлый, — согласился Слакогуз. — Но только не для нас, а для него. Там везде мины.
Яд ухмылки обескровил его губы.
— Так что, Климов, — неожиданно и непривычно обратился санитар Сережа, — ты теперь один. Свидетелей, как говорится, нет. Мы все повязаны подписанной нам смертью. Тем более, что там, — он закатил глаза под потолок, — тебя клянут: Зиновий сообщил, что всех заложников — уже двенадцать человек — расстрелял ты. Палач и правая рука Зиновия. А он известная фигура. Мафиози. Ему верят. Поэтому и акцию проводит он. Руководит. Ведет переговоры.
— В бункере сидит?
— Да, в изоляции. Не любит дневной свет. Привык к ночному.
— Климов сокрушенно застонал, зажал виски руками.
— Что же делать?
— Давить ухо. — Усмехнулся «Медик», глянул на часы. — Сейчас тебя Мишаня отведет, укажет место, спрячет под замок от «Чистого», а то он тебе брюхо вспорет и кишкой удавит, шибко лютый, просто нехороший… А то, что ты босой, — он уловил взгляд Климова, досадно брошенный на ноги, — это даже лучше: ближе к Богу. Кстати, — он достал коробку спичек, сигарету, — можешь помолиться. Свечки я тебе оставил. Там, в кармане. Босиком до рая, как до бани.
«Догадливая бестолочь», — стал подниматься Климов и, не распрямляясь, сгорбленно-сутуло, двинулся к двери. На полпути что-то припомнил — тронул пальцем лоб и обернулся:
— Спички, если можно. Зажечь свечку.
— Это сколько хочешь.
«Медик» бросил ему в руки коробок и подмигнул:
— А ты мне свечечку взамен, одну бы.
Отказать было нельзя.
— Зачем она тебе? — с укором спросил Климов. — Мне молиться, поминать покойницу, а ты…
— А я, — ответил «Медик», — зажгу ее тогда, когда ты принесешь мне «Магию и медицину».
Климов сник. Позволил подхватить себя под мышки и волочь к двери.
Климова втолкнули в лифт, протащили по вестибюлю, выволокли на улицу. Дождь со снегом сразу остудил лицо. Босые ступни стали зябнуть. Ранние сумерки осени со всех сторон зажали двор шахтоуправления, в глубине которого располагались гаражи, подсобки, мастерские. Если бы не свет прожекторов, мир просто-напросто предстал бы черным. Ветер, такой же сильный, как и утром, уже не разметал сырую хмарь. Наоборот, сгущал ее все больше.
Запихнув Климова в милицейский «Уаз», Слакогуз с подручными повез его до мрачного строения «дробильни» — небольшой рудничной фабрички по выработке щебня и бетона.
Фонарь, висевший под навесом центрального входа в «дробильню», освещал высокие металлические двери, выкрашенные в зеленый цвет, на фоне которых застыл часовой. Злобная ухмылочка садиста, казалось, навсегда застыла на его губах. Климов представил, как такой в потемках просит закурить, и содрогнулся: есть типы, чья внешность внушает ужас. Вроде бы ничего такого, а у человека поджилки трясутся.
