Батисти поверил в свой реванш, когда был арестован. В Паццо. Дзукка больше не был неприкасаемым. В тот вечер перезвонил римский корреспондент Бабетты. У него появились новые данные. В Италии судьи действовали решительно. Головы летели каждый день, обнаруживалась ценная информация. Микеле Дзадза попал в тюрьму лишь потому, что марсельская «ветвь» прогнила. Необходимо было срочно ее отрубить. И вновь завязать дела с новым человеком. Поэтому вполне естественно, что Nueva Famiglia, меняя тактику, вышла на Батисти.
Батисти был чист. Он больше не находился под наблюдением полиции. Целых пятнадцать лет его фамилия нигде не возникала. Через Симону, благодаря братьям Поли и Морвану, Батисти знал, что кольцо вокруг Дзукки сжимается. Люди из бригады Оша постоянно дежурили у его дома. Они следовали за ним даже тогда, когда он выгуливал своего пуделя. Батисти проинформировал неаполитанцев и послал Маню к Брюнелю, чтобы забрать у того все компрометирующие документы. И передать их в другие руки.
Дзукка готовился к отъезду в Аргентину. Батисти, скрипя сердце, смирялся с этим. Но как снег наголову свалился Уго. Он пылал такой ненавистью, что даже не почувствовал ловушку, которую ему подстроили. Я в этом до конца не разобрался, но одно было совершенно ясно: подосланный Батисти Уго пришил Дзукку так, что бригада Оша не сумела помешать этому. Ош убрал Уго после. С оружием или без, но Уго все равно ликвидировали бы. Но один вопрос оставался: кто убил Маню и почему?
— Батисти, — с уверенностью сказала Бабетта. — Ведь это он заставляет убирать других. Идет большая стирка.
— Ты считаешь, что Морван и Веплер тоже в нее попали?
— Ну да. Я так считаю.
— Но обнаружено только три трупа.
— Появятся и другие, со временем! (Она посмотрела на меня.) Ладно, Фабио, улыбнись.
— Так просто не может быть. Я говорю о Маню. Он не был в этом замешан. Сделав «дело», он рассчитывал смыться. Он говорил об этом Батисти. Видишь ли, Батисти обманул меня во всем, кроме одного. Он очень любил Маню. Любил искренне.
— Ты слишком романтик, мой милый. Поэтому сдохнешь.
Мы посмотрели друг на друга печальными, словно наутро после дикой пьянки, глазами.
— Полный бардак, правда?
— Ты правильно считаешь, моя красавица.
И в центре этого грязного дела оказался я.
Я барахтался в чужом дерьме. Это не была только банальная бандитская разборка. Еще одна, но без сомнения, не последняя. Деньги, власть. Вот вся история человечества. И ее единственный сценарий — ненависть к миру.
— Ты в порядке?
Бабетта нежно тормошила меня. Я задремал. От усталости и от избытка выпитого. Я вспомнил, что, уходя от ребят, я прихватил с собой бутылку виски «шивас». В ней еще кое-что оставалось. Я изобразил Бабетте нечто, сильно желающее походить на улыбку, и с трудом поднялся.
— У меня горючее кончилось. Все, что мне надо, в машине. Ты на меня сердишься?
Она покачала головой.
— Кончай пить!
— Я предпочитаю умереть пьяным. С твоего позволения.
Перед рестораном «Рестанк» спектакль продолжался. Выносили трупы. Бабетта отправилась за новостями. Я сделал два больших глотка. Я чувствовал, как алкоголь разливается по кишкам и разносит теплоту по всему телу. Голова у меня закружилась. Я оперся на капот. Меня выворачивало наизнанку. Я отвернулся к обочине, чтобы меня стошнило в траву. И тут я заметил их. Они валялись в канаве. Еще два трупа! Я даже сглотнул собственную блевотину, и это было отвратно.
Я осторожно соскользнул в канаву и присел на корточки рядом с трупами. Их спины были изрешечены пулями, как мишени на стрельбище. Стреляли из автомата. Для этих двоих с туризмом и с цветастыми рубашками было покончено. Я поднялся, в голове у меня звенело. Время принесло не те трупы. Все наши версии провалились. Я собрался выбираться из канавы, когда заметил чуть подальше, в поле, темное пятно. Я высунулся и посмотрел в сторону ресторана. Там все были заняты. Ждали заявления, объяснений Оша. Сделав три больших шага, я оказался у третьего трупа. Он уткнулся головой в землю. Я достал из кармана бумажную салфетку, чтобы слегка повернуть лицо к себе, потом щелкнул зажигалкой. Морван! Со своим «38 Спесиаль» в руке. Кончилась его жизнь.