Глава седьмая,
в которой лучше выразить все, что испытываешь
Они ждали меня у моего дома. Голова у меня была занята другим, и я очень устал. Я мечтал о стакане виски «лагавюлен». Они вышли из тени бесшумно, как кошки. Когда я их заметил, было уже поздно.
Они набросили мне на голову плотный пластиковый мешок; две лапы обхватили меня под мышки и приподняли, сильно сдавив грудь. Две стальные руки. Чье-то тело прижалось к моему телу. Я отбивался.
Удар пришелся в живот. Резкий и сильный. Я открыл рот и заглотнул весь кислород, который еще оставался под мешком. Черт! Чем он бил, подлец? Второй удар. Равной силы. Боксерская перчатка. Сволочь, он бил боксерской перчаткой! Кислорода в мешке больше не было. Я дергался, выбрасывая вперед ноги. В пустоту. Мою грудь словно тисками сжали.
Удар в челюсть. Я открыл рот, но последовал еще удар, в живот. Я задыхался. С меня ручьями лил пот. Мне хотелось сложиться пополам. Защитить живот. Стальная рука почувствовала это. Она меня отпустила. На какую-то долю секунды. Он поставил меня, по-прежнему прижимаясь ко мне. Я чувствовал его член на моих ягодицах. У него, у сволочи, стоял! Два удара. Слева, справа. Еще раз в живот. Широко раскрыв рот, я мотал головой из стороны в сторону. Я хотел закричать, но никакого звука не получилось. Только хрип.
Моя голова, казалось, плавала в чайнике. Без предохранительного клапана. Тиски, сжимавшие грудь, не ослабевали. Я был всего лишь подвесной грушей. Я утратил понятие времени и потерял счет ударам. Мои мышцы перестали реагировать. Я жаждал кислорода. И все. Воздуха! Немного воздуха! Совсем чуть-чуть! Потом мои колени больно ударились о землю. Инстинктивно я свернулся клубком. Дуновение воздуха проникло под пластиковый мешок.
— Это предупреждение, ублюдок! В следующий раз мы тебя добьем!
Меня ударили ногой в поясницу. Я застонал. Звук мотора мотоцикла. Я сорвал пластиковый мешок и набрал в легкие воздуха, сколько смог.
Мотоцикл отъехал. Я лежал не шевелясь. Пытался восстановить нормальное дыхание. Меня охватил озноб, потом я стал дрожать с головы до ног. «Вставай!» — приказал я себе. Но тело отказывалось слушаться. Оно вставать не хотело. Двигаться означало усиливать боль. Свернувшись калачиком, я лежал на земле и ничего не чувствовал. Но я не мог так валяться.
Соленые слезы текли у меня по щекам и скатывались в рот. По-моему, я заплакал от ударов и плакал не переставая.
Я слизывал слезы. Этот солоноватый привкус был почти приятен. А если ты пойдешь налить себе виски, как, Фабио? Ты поднимешься и пойдешь. Нет, разгибаться не надо. Потихоньку, вот так. Не можешь? Тогда ползи на четвереньках. До своей двери. Вот она, видишь. Отлично. Сядь, прижмись спиной к стене. Передохни. Ладно, ищи ключи. Хорошо, обопрись о стену, медленно встань, прижмись всем телом к двери. Открывай. Верхний замок, так. Теперь средний. Черт, ты же его не закрыл!
Дверь распахнулась, и я оказался в объятиях Мари-Лу. Под моей тяжестью она потеряла равновесие. Мари-Лу? Я, наверное, ничего не соображал. Я плавал в тумане. Сплошном.
У меня на лбу лежала рукавица, смоченная в холодной воде. Я ощутил ту же свежесть на глазах, на щеках, потом на шее и на груди. Несколько капель воды скатились на лопатки. Я вздрогнул. Открыл глаза. Мари-Лу улыбнулась мне. Я лежал голый. На моей кровати.
— Лучше?
Я кивнул головой в знак согласия, закрыл глаза. Несмотря на слабое освещение, мне было больно держать глаза открытыми. Она сняла рукавицу с моего лба. Потом опять ее положила. Холодную. Это было приятно.
— Сколько времени? — спросил я.
— Двадцать минут четвертого.
— Сигарета есть?
Она прикурила сигарету и вложила ее мне в губы. Я затянулся, потом поднял левую руку, чтобы вынуть сигарету изо рта. От этого движения живот пронзила резкая боль. Я открыл глаза.
— Ты что здесь делаешь?
— Мне было необходимо тебя увидеть. Увидеть хоть кого-нибудь. Я вспомнила о тебе.
