На следующий день, ранним утром хмурые стражники вывели меня из камеры, после чего, взяв меня под руки, куда-то потащили. Соображал я куда лучше, чем в момент своего попадания сюда, поэтому понимал, что ничего хорошего меня в будущем не ждёт.
Пытаться разжалобить стражников я даже не пытался. Они мне ещё в первый день, когда принесли еду, разъяснили своё отношение к моим жалобам.
Наш со стражниками путь окончился в помещении до боли напоминающем пыточную. Мои надежды на лучшее загнулись сами собой. А на их место пришёл страх.
С дикими глазами я из последних сил попытался отстраниться. Стражники с лёгкостью мне восприпятствовали и всё-таки втащили внутрь пыточной.
Там меня уже ждали: высокий мужчина в дорогом костюме, средневекового покроя и мрачный бугай, задумчиво вертящий в руках раскалённый прут. Стражники передали меня в руки палача и помогли ему зафиксировать моё тело на устрашающего вида конструкции. Закончив с этим стражники встали у дверей, а палач направился к жаровне.
Всё это время мужчина в богатом одеяние о чём-то увлечённо мне рассказывал. Так и не дождавшись от меня никакой реакции, он сделал какой-то знак бугаю. Тот с философским видом вытащил из жаровни раскалённый прут и направился ко мне...
...Когда я в очередной раз перестал кричать, мужчина задал мне какой-то вопрос. К тому времени я был бы и рад ему ответить, но даже калёное железо не смогло научить меня чужому языку. На все мои жалкие попытки заговорить на русском, у палача был один ответ. Калёный прут.
Так повторялось уже много раз.
В отчаянии я даже ппытался изъясняться жестами. А потом я совершил откровенную глупость. Видно от боли у меня в голове что-то помутилось.
Я попытался объяснить мужчине, что я его не понимаю... в лицах.
В тот же момент лицо мужчины исказила жуткая гримаса ненависти. Выхватив у палача раскалённый прут голыми руками, он что есть силы воткнул его в меня. Этого я уже не смог выдержать...
Очнулся я в своей камере, но так как болело абсолютно всё, и не было сил даже двинуть мизинцем, сразу же вырубился. Перед этим, правда, успел мельком удивиться тому, что после всего пережитого я всё ещё жив.
На следующее день, меня опять вытащили из камеры и куда-то повели. Когда мы прошли поворот к пыточной, я не смог сдержать облегчённого вздоха.
Голова варила с трудом. Я даже на секунду подумал, что меня теперь отпустят.
Меня вывели на небольшую площадь перед входом в замок. Там моё тело передали молчаливым всадникам. Закрытые плащи с глубокими капюшонами, которые были на них одеты, не вызывали у меня хороших предчувствий. Но сил сопротивляться уже давно не было.
Снова в дороге. За два дня нашего совместного пути, всадники ни разу со мной не разговаривали. Не раз и не два они говорили друг с другом, но каждый раз делали это настолько тихо, что я, как не силился, не мог услышать не единого слова. Хотя чем мне могло бы помочь, услышь я хоть весь их разговор? Языка то я не знаю.
Ночью я частенько в отчаянии глядел на луну и жаловался на свою судьбу. Здесь она была чуть меньше своей сестры с Земли, но светила куда ярче. Её мертвенный свет в ясные ночи мог поспорить даже с солнечным.
С утра третьего дня мы въехали в какой-то город. Недавний сценарий повторился. Меня отконвоировали в местную цитадель и о неожиданность! Посадили в темницу.
Здесь я пробыл всего один день. Прямо посреди ночи меня разбудили стражники, и повели наружу. По пути к нам присоединились другие заключённые под стражей.
Во дворе замка нас всех уже ждали.
Две кареты с зарешёченными окошками. Четверо всадников, две возницы в тёмных закрытых доспехах. У всех мечи и щиты. У возниц ещё и по арбалету.
Меня и сотальных заключённых стали заталкивать в кареты. Стражники. Войны в доспехах будто застыли в своих позах. Они даже не шелохнулись до того момента, как всех нас погрузили в кареты.
Ни произнеся ни слова возницы тронули поводья. Когда мимо нашей кареты медленно проехал один из сопровождающих нас всадников, заключённые все как один отхлынули в другой конец.
А всё потому, что от всадника повеяло, самым натуральным могильным холодом.
