— Что ты имеешь в виду?
— Давай возродим Белорецкую традицию и сыграем в шахматы и, если хочешь, я тебе расскажу.
— Трудно мне тягаться с международным деятелем ФИДЕ, но попробуем. Рассказывай все по порядку.
— Писал я свою трилогию не по порядку. Первым появился “Арктический мост”. Потом “Мол Северный”, превращенный в “Подводное солнце”, и вот теперь “Льды ”. Они едва не заморозили меня.
— Каким образом?
— Неприятности начались с журнальной публикации. Центральные толстые журналы высокомерно относятся к жанру научной фантастики. А некоторые из них кичатся решением своих редколлегий не печатать фантастики. Так что ни Свифт со своим “Гулливером”, ни Гоголь с “Вечерами на хуторе близ Диканьки”, ни Алексей Толcтой с “Аэлитой” и “Гиперболоидом” или академик Обручев с “Землей Санникова” не нашли бы места на чванливых страницах, не говоря уже о Михаиле Булгакове, чьи “Мастер и Маргарита” и “Собачье сердце” можно прочесть только в списках. Периферийные журналы не так заносчивы и интересуются тем, что я пишу. Так Ленинградская “Звезда” опубликовала по своей инициативе мою “Лунную дорогу”, а член редколлегии “Сибирских огней” Рясинцев, ведавший там прозой, заполучил у меня, как у былого сибиряка, рукопись романа “Льдов” и пропал. Прошел месяц, другой, книга готовится к печати, а из Новосибирска ни слуху, ни духу. Привыкли, должно быть, что писатели обивают пороги редакций и должны ждать. Появился “Дон” из Ростова на Дону и выпросил рукопись для ознакомления, зная, что “Сибирские огни” размышляют. И без размышлений заверстали роман в последние номера года с переходом на следующий год. Я сообщил сибирякам, что они передержали рукопись, которую у них перехватили. И вызвал гневную “огненную” реакцию “Огней”.
— Ты правильно поступил. Писатели создают ценности, а скупщиков ценностей надо проучить.
— Но покуда меня решили проучить. И “Сибирские огни” поместили разгромную статью на ими одобренный роман, за который они боролись. И заказали эту статью новосибирскому профессору Петрову, этюдисту, кому не присвоили звания мастера, за что он был в напрасной обиде на меня, председателя Центральной комиссии по шахматной композиции. Примеру гневных “Огней“ последовали и некоторые другие органы, которых не устраивала памфлетная направленность романа против магнатов капитала.
— А как же книга?
— Книга вышла, переиздана, существует, и будет существовать.
— Вижу, тебя не просто одолеть. Во всяком случае, мне в этой партии и я предлагаю тебе ничью.
— В литературе ничьих не бывает, — заключил Званцев, складывая шахматы в коробку.
— Да. “Тяжелая эта работа, из болота тащить бегемота”, — процитировал Костя.
— Главное здесь, Костя, не “забуреть”, не перекладывать вину на всех, кроме себя. Чтоб осадить гордыню, я написал афоризм:
“Он классиком себя считал,
Сомнений не испытывал.
Но кто его хоть раз читал,
Уже не перечитывал”.
— Ну, старче, здорово, но в отношении тебя — чересчур! Классик ты или не классик, решать не нам, а Истории. Но предсказания твои о международном терроризме, похлеще “инженера Гарина”, сбросить со счетов нельзя. И вижу, для тебя война не кончилась и без приключений, правда иного рода, не обойтись.
Рыцари плаща-кинжала
И ныне не перевелись.
Женя Загорянский, когда Саша Званцев появился у него, не вынес шахматную доску, а с загадочным видом поманил друга в свою комнату и, как однажды, запер изнутри дверь на ключ.
— Ты, конечно, догадываешься, зачем я тебя затащил?
— Опять твой карточный партнер вдохновил тебя на нынешнюю драму?
— Которую современникам нашим со сцены не увидеть. Я не камикадзе, чтобы приносить себя в жертву. Только тебе могу прочесть. Знаю, что не выдашь, а главное, не попадешь к ним в лапы. Ты у них доверием пользуешься. Не знаю почему.
— Я тоже не знаю. Ты сам к ним приближаешься. Я об этом догадывался.
— У них это ничего не значит. Можно занимать там высокий пост, а завтра загреметь.
— Тогда скажи мне, зачем ты пишешь то, что никому показать нельзя?
— Видишь ли, Саша. У меня, я знаю, дурная слава картежника, игрока, бабника. Но где-то внутри я хочу быть человеком, о котором, пусть через много лет, вспомнят с уважением. Да, я веду неправильный образ жизни. Превращаю день в ночь, растолстел. Это еще потому, что заниматься боксом бросил. Я ведь знаю, что все мои мужские предки умирали пятидесяти лет. Мне немного осталось.
