Способен больно ранить смех,
Но веселит забавой всех
А наутро — водная экскурсия на остров Капри.
Спадавеккиа снова присоединился к Званцеву и Лифшицу.
Усатый и высоченный “работник Метростроя” улучил момент, чтобы озабоченно спросить Званцева.
— Ну как, Александр Петрович, “невозвращенец” не грозился навострить лыжи?
— Да он больше шутит.
— Нет, в таком деле шутки плохи. Вы уж разрешите на Капри быть подле вас, раз он к вам пристал.
— В Риме сбежать было проще, чем со скалистого острова.
— Нет уж, позвольте мне на чутье контрразведчика положиться.
— Разве я вам запрещаю? Желаю вам успеха. На Капри все вместе будем.
— Хорошо бы вместе всем и дальше остаться.
— Надеюсь.
— Хотел бы надеяться. Изнервничался я из-за него.
— Вот это вам не к лицу, Сергей Федорович.
— Дай то Бог, чтобы обошлось. Хоть Бога нет, и не знаю, кого просить…
Небольшой катер доставил туристов на Капри. Причал был в ущелье между двумя скалистыми обрывами. Там приютился маленький ресторанчик, где туристам предстояло пообедать по своим путевкам.
А до этого они могли ознакомиться с достопримечательностями острова, начиная со знаменитой пещеры.
Туда надо было плыть на лодке. Званцев с Лифшицем сели в нее, “работник Метростроя” сел было вместе с ними, но в последнюю минуту, увидев, что Спадавеккиа в лодке нет, выскочил из нее и зашагал к ресторану, о чем-то спрашивая всех встречных туристов.
Лодка подплыла к нависшей над морем скале, где виднелось чуть приподнятое над морем отверстие, через которое лодка едва могла протиснуться.
Лодочник знаками и личным примером предложил всем пригнуться или даже лечь на дно лодки. И она нырнула во мрак. Темнота в пещере после яркого южного солнца казалась особенно густой.
Фонарей или факелов не зажигали. Через несколько минут туристы поняли почему.
Когда глаза немного привыкли к темноте, стало заметно голубое свечение воды под кормой. С кормового весла, когда лодочник приподнимал его над водой, сыпались голубые искры. Людям, казалось, что они попали в волшебный мир.
Объяснить это загадочное явление обычными словами было невозможно, и очутившись снова в ярко освещенном мире моря и неба, туристы уносили с собой ощущение чего-то неведомого, таинственного, исполненного загадочной красоты.
Потом поднимались на скалистую вершину, где сохранилась дворцовая резиденция римских императоров.
Площадка перед нею обрывалась к морю. Оно плескалось в ста метрах внизу.
Проводник, приведший сюда группу туристов, показывая этот обрыв, куда страшно заглянуть, приглушив голос, словно по секрету, сказал:
— Император Тиберий сбрасывал с этого обрыва неугодных ему людей.
Званцев и Лифшиц передернули плечами. Антонио и “работника Метростроя” с ними не было.
Спустившись, направились в ресторан. Пришло обеденное время. Полная хозяйка со многими подбородками встречала у входа:
— Ой, голубчики мои родненькие! До чего же я рада вам. Хоть родным словом перемолвимся. А то, как угнал нас Гитлер в рабство свое, кругом везде чужая речь басурманская. До чего ж я рада вам, сердечные. В лагере немецком я за итальянского коммуниста замуж вышла. Из-за него и сюда попала, а он и оставил меня здесь хозяйничать. Царствие ему небесное.
Званцев с интересом смотрел на седеющую круглолицую женщину, успевшую в нескольких словах рассказать землякам о своей нелегкой жизни.
В уютном зале, умело украшенном женской рукой цветами, стояли несколько столиков. Радушная хозяйка усаживала за них гостей. А те с изумлением смотрели на буфетную стойку, за которой стоял улыбающийся Антонио Спадавеккиа.
