— Любопытно.
— Всем наболтал, что останусь в Италии. Пусть повертится, как уж на сковородке. Безобразие! За рубежом слежку за нами устраивать!
— Да, доверием мало кто пользуется.
— Вот я и устрою им оперный спектакль на свежем воздухе под итальянским небом. Только ты меня не выдавай. Обещаешь? А я тебе твою балладу о “Рыбачке” оркеструю так, что весь оркестр рыбой пропахнет, а певица Сиреной запоет.
— Будь спокоен, не выдам, — пообещал Званцев доверившемуся ему озорнику.
Теплоход прибыл в Неаполь.
Туристы сошли на берег и оказались в отгороженном от города порту.
Званцев со своим постоянным спутником поэтом Лифшицем направились к выходу.
— Везувий меня еще на корабле поразил, — говорил поэт. — Он представляется мне неким космических размеров верблюдом, выставившем из-за горизонта двугорбую спину.
— Ничего себе верблюд, — усмехнулся Званцев. — Выплюнул однажды столько пепла, что засыпал прекрасную соперницу Рима Помпею.
— Неаполь возник позже. Отсюда и его название Новый город.
— А ведь его можно перевести как Новгород!
Их догнал Спадавеккиа:
— Позвольте с вами совокупиться.
— Вы имеете в виду присоединиться? — спросил Лифшиц.
— Ну да! Совокупно город осмотреть. А вы что подумали? Не грешен. Я больше насчет дамского полу.
— Давай, Тоня, давай. Нам приятнее вступать в Италию вместе с итальянцем, — отозвался Званцев.
— Итальянцем?? — удивился Лифшиц.
— Чистых гарибальдийских кровей. Гожусь в племенные производители. Вот останусь здесь и посвящу себя этому приятному делу.
— Вы шутите?
— Тоня не просто шутник, он — озорник, — вмешался Званцев.
Дорогу им преградила высокая фигура “работника Метростроя.”
— В город? — встревожено спросил он. — Не боитесь заблудиться? Лучше со мной, у меня карта Неаполя.
— А зачем нам карта? Я Неаполь, как клавиатуру рояля знаю. Генная память. Подарок задницы предков.
— Я надеюсь на товарища Званцева, — многозначительно произнес метростроевец, и отстал.
Улицы Неаполя оказались узкими с тесно, вплотную стоящими каменными домами с непременными балконами.
— Падают нравы аллегро виваче, — заметил Спадавеккиа. — В былые времена под этими балконами отважные кабальеро со шпагами на боку и гитарами в руках пели серенады прекрасным сеньоритам.
— Умоляя “сквозь чугунные перила ножку чудную продеть”, — стихотворной цитатой подхватил музыканта поэт.
— Ныне толстозопые крикливые синьоры спорят друг с другом через улицу, чье белье лучше выстирано.
— А оно развешано на веревках, протянутых между противоположными балконами, — продолжил поэт.
— Будто испуганные горожане вывесили как можно больше белых флагов в знак капитуляции перед варварами с корабля “Победа” — пошутил Званцев.
— Нет, верхоблядство недопустимо к революционному гнезду Гарибальди. Чистоплотность не распутство. Дед мне рассказывал откуда надо смотреть, чтобы увидеть Неаполь, как жемчужину итальянского ожерелья. Кроме этого банно-прачечного и простидудочного районов есть и такое “обзорное” место, — вступился за город потомок гарибальдийцев.
И он провел своих спутников не к магазинам и лавчонкам с изобилием товаров проклятого капитализма, куда устремлялись многие туристы, а на вершину холма, где над городскими строениями высились особняки богачей. С площадки перед ними открывался изумительный вид на город у Неаполитанского залива, похожего на упавшую на землю часть синего южного неба. В дальней дымке виднелся остров Капри.
— Там была резиденция римских императоров, — указал на него Спадавеккиа. — А теперь будет моя.
— Ох, и трепач ты, Тоня.
— Вы меня туда завезете, вы меня там и оставите.
— Ну и ерник же ты, Тонька! Не завезем мы тебя туда, если не остепенишься.
— Не виноват твой Тонько, что знает язык твой тонко. Это само собой получается, — с улыбкой парировал Званцева Антонио.
Из Неаполя туристы автобусами проехали в Помпею.
Шли по мертвым, когда-то шумным улицам с остатками былых домов без крыш, куда можно было свободно войти через проемы прежних дверей.
Спадавеккиа, взявший на себя роль гида, рассказывал своим спутникам Званцеву и Лифшицу:
— Город засыпало в семьдесят девятом году от Рождества Христова. Ему было, судя по остаткам крепостных стен, по меньшей мере, лет четыреста, и он соперничал по значению в Римской империи с самим Римом.
