И после установления Советской власти, словно по далекому наследству от Великого ученого русского Ломоносова, добившегося здесь создания Университета в Москве, передан был павильон “Мон плезир” Президиуму Академии Наук СССР, и почти двести лет спустя, там, где Ломоносов, открывший “закон сохранения вещества”, обмолвился о прямом использовании питательных веществ земли, далекий наследник его, президент Академии Наук СССР в том же интимном кабинете павильона, где решена была судьба Московского университета, принимал почтенного писателя Званцева в сопровождении Розы Яковлевны Головиной из Центрального Дома литераторов.
По дороге в Академию наук Званцев вспоминал, как с балкона зала Кремлевского дворца видел Президента в незавидном положении. Как писатель, он попал на созванное Хрущевым закрытое совещании руководителей предприятий и научных учреждений, и хотел сказать о порочном ограничении прав директоров заводов и научных институтов, связанных по рукам и ногам мелочным планированием сверху. Так подсказал ему опыт создания им с Иосифьяном института в пору, когда в начале войны никому не было до них дела, и они, “научные партизаны”, во всем свободные, сделали в опустевшей Москве немало.
Он послал записку в президиум совещания и, ожидая своей очереди, видел Президента Академии Наук в унизительной для него сцене. Хрущев вызвал первого ученого страны на трибуну, отчитывая, как мальчишку, за недостаточную помощь науки производству.
Нужно было обладать крепким характером, чтобы сохранить спокойствие и дать отпор Первому секретарю Президиума ЦК, перед которым все трепетали, спокойно объяснив, что у науки фундаментальные, а не служанские задачи.
Званцев испытывал чувство неловкости за эту показную экзекуцию, но решимости выступить с критикой укоренившейся практики волевого мелочного руководства у него не убавилось. Однако, выступить ему не удалось… Он написанное, как глава романа, выступление передал в секретариат. И, уверенный, что оно кануло, забыл о том..
При встрече с Иосифьяном, тот спросил его:
— Ты что, Саша, в Кремле перед Хрущевым выступал?
— До меня очередь не дошла. Тезисы сдал.
— У меня в сейфе лежат “для служебного пользования” не тезисы, а стенограмма твоего выступления со смелыми мыслями. Счастье твое, что был ты не на трибуне и тебе по шее, как следует, не дали.
— Я об этом не думал. Хотя мог бы струсить, видя выволочку, какую Хрущев самому Президенту Академии Наук устроил.
— Ему это пара пустяк! Он президентам всего мира башмаком грозил, Кузькину мать обещал, а дома что ему свой президент Академии Наук! А ты, выходит, всех перехитрил, не дал с себя шкуру спустить, и не побоялся, что по домашнему адресу найдут. Всегда тебя за это уважал.
Навстречу посланцам Союза писателей встал высокий, сильный человек, не чувствующий груза лет, каким Званцеву описывал художник Сергей Павлович Викторов, рассказывая о годах дружбы с Шурой Несмеяновым, любителем сильных ощущений при сплаве плотов через пороги, что изменили его жизнь на старости лет.
Президент Академии Наук СССР академик Несмеянов принял посланцев Союза писателей.
— Мы пришли, Александр Николаевич, с Александром Петровичем Званцевым просить вас встретиться с нашими писателями, — объяснила Головина, организатор примечательных встреч в ЦДЛ.
Президент усадил посетителей в удобные кресла, сам сел за большой письменный стол, сменивший инкрустированный столик на гнутых ножках в былом павильоне “Mon plesier”.
— О чем же рассказать вашим писателям? Что их может заинтересовать и не было бы для них скучной материей? — спросил выдающийся ученый и, на мгновение задумавшись, добавил: — Может быть, об искусственной пище?
— Если физиологическим раствором поддерживают жизнь, питают тяжело больных людей и даже заменяют им кровь, так почему бы не создать искусственной пищи? — отозвался Званцев. — Вопрос из чего и как? Это не может не заинтересовать нашу пишущую братию.
— Тогда я расскажу вам основное, и если вас не отпугнет, потом и вашим соратникам.
— Мы с Розой Яковлевной не знаем, как благодарить вас, Александр Николаевич.
