– Да очень просто. – Волошин пожал плечами. – Строительство данного объекта невыгодно городу. Средства на него пойдут немалые, а когда они окупятся? Да никогда, потому что предприятие это не даст никакой прибыли. Более того, одни убытки. Ну и зачем нам это нужно?
– Да вы что? – Собакин приподнялся на стуле. – Разве можно оценивать значение данного предприятия деньгами? Это же общечеловеческие ценности! Духовные!
Волошин со скепсисом смотрел на него. Он в душе уже пожалел, что заявил об отказе в лоб. Нужно было поступить хитрее: принять документы, сказать, что заявка будет самым тщательным образом рассмотрена, после чего вынесено решение. И все. А потом Собакин просто получил бы по почте письменный, официально заверенный отказ, и таким образом он, Вадим Юрьевич, был бы избавлен от негодования, выражаемого теперь этим субъектом.
М-да, неверно оценил его Волошин, прокололся в психологии. Не думал, что тот станет возражать столь бурно. А все из-за Сережки! Отец думал только о нем, вот и начал допускать проколы в работе! Он, опытный чиновник со стажем, стал ошибаться в элементарных вещах!
Реакция Собакина тем временем переросла из бурной прямо-таки в агрессивную. Он встал со стула и во весь рост навис над Волошиным. Тот, сохраняя хладнокровие, спокойно выдержал гневный взгляд посетителя.
– Ваше поведение – это преступление против всего человечества! – визгливо закричал Собакин. – Вы не имеете права работать с людьми, выносить решения, от которых зависят их судьбы! Я непременно напишу жалобу!..
– Это ваше право, – вставил Волошин.
– В прокуратуру! – закончил фразу Собакин.
Волошин молча смотрел на него, давая понять, что время для посещения истекло, исход встречи уже определен и изменен не будет.
Затем он выразительно посмотрел на дверь, поднял трубку и проговорил:
– Екатерина Сергеевна, следующий!
В кабинет вошла молодая женщина и остановилась возле двери, поскольку Собакин явно не торопился покидать помещение. Глаза его сверкали, взгляд перемещался с Волошина на новую посетительницу.
– Вот вы с чем пришли? – спросил ее Собакин.
– Я? – растерялась девушка. – Я…
– Это вас не касается, Савелий Борисович, – вмешался Волошин, быстро заглянув в документы и уточнив имя-отчество вздорного посетителя. – Вы свободны.
Собакин вдруг подскочил к девушке и выдернул у нее из рук документы. Та настолько опешила, что не сумела этому противостоять.
Собакин быстро пролистал их, посмотрел на Волошина и прошипел:
– Та-а-ак, салон красоты, значит? И я уверен, что эту заявку вы одобрите! Конечно, это же деньги! А на то, что у нас в городе этих салонов как грязи – вам наплевать! Чьи-то морщины и задницы вам важнее человеческой жизни!
– Савелий Борисович! – Голос Волошина поднялся на два тона. – Потрудитесь вернуть даме документы и покинуть кабинет! В противном случае я вызову охрану! – Он смотрел на Собакина, не мигая, взглядом, выработанным за годы службы.
Скандалиста это в совокупности с упоминанием об охране все же проняло.
Он сунул документы девушке в руки, нехотя повернулся и проследовал к двери, взялся за ручку, потом все же обернулся к Волошину и процедил:
– Я буду жаловаться!
Волошин не удостоил его ответом и адресовал девушке пригласительный жест.
– Что у вас? – демонстративно не комментируя произошедшее, поинтересовался он, и та протянула ему свои документы.
Заявительница Светлова Мария Владимировна и впрямь хотела открыть салон красоты. В другой раз Волошин потратил бы на нее куда меньше времени, но сейчас он несколько раз перечитал документ, понятный ему с первой строки, и все для того, чтобы дождаться, пока Собакин покинет здание департамента. Таким образом, Светлова провела в его кабинете минут на пятнадцать дольше, чем было рассчитано.
После нее дожидались приема еще несколько человек. Волошин надеялся управиться с ними поскорее. Ему вообще хотелось завершить сегодня прием пораньше, дабы остаться в кабинете одному и спокойно заниматься сортировкой документов.
Собственно, он уже и так определил, кто из заявителей в какую группу попадет – отказников, удовлетворенных или отложенных в долгий ящик. Собакина, к счастью, слышно не было. Видимо, он все же угомонился и ушел восвояси.
