– Но в данном случае, – сказал он, – думаю, можно это оспорить, заявив, что положение вещей совершенно иное.
Я ждала. Он говорил очень медленно. Перри вернулся и налил себе еще бокал мадеры. Я бросила на него взгляд, но он старался не встретиться со мной глазами.
– Назначение документа о порядке наследования совершенно понятно, – сказал мистер Ферсли.
Он взглянул в бумаги.
– Он был установлен Гарольдом Лейси, вашим дедом, мисс Лейси.
Я ждала молча.
– Основательный документ, – произнес мистер Ферсли, признавая заслуги давно покойных юристов, составивших акт. – Пожелания ясны. Поместье переходит ближайшему родственнику Лейси, неважно, мужского или женского пола. Я не думаю, что оно может отойти семье Хейверинг в случае вашей смерти.
Перри отвернулся от окна и, словно очнувшись, вступил в разговор.
– Все в порядке, – сказал он, отмахнувшись от состояния в виде отличной пахотной земли движением стакана. – Мы согласны на это. Мама сказала, что согласны. Если первым у нас будет наследник мужского пола, он получит оба поместья. Если первой появится девочка, ей достанется Широкий Дол. Если мы умрем, не оставив наследников, тогда Хейверинг отойдет родне Хейверингов, а Широкий Дол – ближайшей родне Лейси.
Мистер Ферсли только заморгал, когда Перри внезапно взорвался этими сведениями.
– Я предпочел бы, чтобы Широкий Дол отошел Хейверингам, – сказал он. – Это приданое мисс Лейси, так что Широкий Дол на деле становится частью поместья Хейверингов, когда вы поженитесь.
В моей голове раздался высокий мелодичный шум, тот звук, который я услышала, когда впервые попала в Широкий Дол в ту одинокую ночь, в темноте. Широкий Дол словно звал меня – звал домой, в дом, который ждал меня в сверкающем осеннем лесу, где лужайки по утрам были белы от инея, а солнце, садившееся ранним вечером, алым.
Широкий Дол должен был принадлежать мне одной, и никому больше!
– Все и так вполне честно, – щедро сказал Перри. – Мама сказала, что мы можем принять все, как есть. Как думаешь, Сара? Широкий Дол становится собственностью Хейверингов как приданое Сары, но наследует его наш первенец. А если у нас не будет детей, он вернется в семью Лейси.
Я потрясла головой, чтобы избавиться от призывного шума в ушах. Слишком поздно было думать о том, что я отписываю землю Перри и его семье. Я хотела, чтобы мы оба уехали из Лондона, хотела увезти Перри от клубов и игорных домов. Я хотела вернуться на землю с деньгами и властью, которые позволили бы мне управлять ею по своему усмотрению.
– Я согласна, – сказала я.
Перри подошел к столу и поднес мне графин.
– Выпьем за это! – радостно сказал он и налил нам еще по бокалу.
Я заметила, что руки у него уже не дрожат.
– А юристы мистера Фортес… Фортескью согласны? – спросил Перри, слегка запнувшись.
Мистер Ферсли снова свел кончики пальцев.
– Думаю, да, – сказал он. – Это разумное предложение. Они едва ли захотели бы столкнуться с необходимостью упразднить акт, если бы мы настаивали на своем.
– Хорошо, – сказал Перри. – Тогда мы пойдем. Как скоро можно составить бумаги?
– Как только будут готовы поверенные мистера Фортескью, – сказал мистер Ферсли.
– А документы о собственности? – спросил Перри. – Я бы хотел, чтобы мы увезли их с собой.
Он по-дурацки прижал палец к носу.
– Я бы мог получить кое-какие наличные под их залог, – сказал он. – Совершенно безопасно, разумеется. Но если бы они у меня были, они бы мне помогли преодолеть кое-какие трудности.
У мистера Ферсли сделалось такое лицо, словно Перри предложил нечто непристойное.
– Я не могу просить мистера Фортескью ни о чем подобном, пока не подписаны контракты и не заключен брак, – пораженно произнес он. – И хочу вас предостеречь, со всем уважением, лорд Перегрин, от использования вашей земли в качестве обеспечения долгов. Если документы попадут в дурные руки…
– Господи, да нет! – с улыбкой сказал Перри. – Это джентльменское соглашение. Но неважно. Ничего срочного. Нынче вечером у нас найдется корочка для пропитания.
Мистер Ферсли позволил себе вяло улыбнуться.
– Разумеется, милорд, – сказал он.
Перри придержал для меня дверь, когда мы выходили из конторы, а потом мистер Ферсли проводил нас до экипажа и стоял, кланяясь, на улице, когда мы отъезжали.
