Я сделала книксен и оставила леди Клару созерцать ее прекрасное лицо в зеркале.
Юристы были готовы принять меня днем, и я оставила лакею Перри указание, что его милость должен встать и одеться к трем. Когда мы с леди Кларой вернулись с завтрака, Перри сидел внизу, в библиотеке, просматривал газету, а возле него на столе стояла нетронутая кружка эля. Матушка взглянула на него, слегка ему улыбнулась и отправилась в свою гостиную. Перри поднялся с кресла, когда увидел ее, и остался стоять, улыбаясь мне и часто моргая.
– Я к твоим услугам, – сказал он. – Но у меня чертовски болит голова. Ты хочешь, чтобы мы занялись чем-то особенным? Черт меня побери, Сара, я не могу сесть в седло.
Я пересекла комнату и положила ему руку на лоб. Он горел, как в лихорадке.
– Ты заболел? – спросила я.
– Нет, – ответил Перри. – Наверное, выпил слишком много бренди. Меня от него всегда бросает в жар.
Лицо у него было красным, светлые кудри стояли дыбом.
– Иди умойся и причешись, – велела я. – У нас встреча с юристами. Я хочу передвинуть дату свадьбы вперед.
Перри тут же насторожился.
– А что говорит мама? – спросил он.
– Говорит, что мы можем делать, что пожелаем, – ответила я. – Я хочу вернуться в Широкий Дол. Твоя матушка не намерена упускать сезон. Эта городская жизнь тебе не на пользу, Перри. Ты каждый вечер напиваешься и каждое утро болеешь. Нам надо вернуться в деревню, мы там были счастливее.
– Я и здесь счастлив! – возразил он. – Черт, Сара! Весь смысл нашего брака в том, чтобы я получил деньги и мог веселиться. Что за радость застрять в деревне посреди сезона, даже если у тебя есть средства.
– Ты плакал, – упавшим голосом сказала я. – Цеплялся за перила нынче утром и плакал как дитя. Ты думаешь, что тебе весело, но сегодня утром ты плакал. Ты никогда так не грустил в Хейверинге. Нам надо вернуться домой, Перри.
Он задумался. Углы его рта опустились.
– Ночь была скверная, – признал он. – У Майлза какое-то дрянное бренди. У всех от него сделались глаза на мокром месте.
– Нет, – твердо произнесла я.
Перри слегка покачнулся, склонил голову набок и попытался очаровательно улыбнуться.
– Нет, – сказала я.
– Поженимся быстрее, но останемся в городе, – предложил он.
– Нет, – повторила я.
Перри скорчил гримасу, как непослушный ребенок.
– Поженимся немедленно и уедем в деревню, – сказала я. – И останемся там, пока ты не прекратишь напиваться каждый вечер. Потом вернемся в город. Но вдруг тебе больше понравится в деревне, когда ты там окажешься.
Он просиял.
– Может быть, – согласился он. – А раз это мой собственный дом, я всегда могу пригласить в гости приятелей. Будем охотиться и устраивать вечеринки.
Он принял решение. Переменчивый, как ребенок, которому пообещали новую игрушку.
– Хорошо, – внезапно смягчился он. – Если мама не против.
– Не против, – сказала я, ведя его к лестнице. – Иди умойся, нас ждет экипаж.
Он сделал, что было велено, и мы опоздали на встречу с юристами всего на полчаса. Я договаривалась от имени Перри, и когда мистер Ферсли вышел к нам с поклоном, казалось, он удивлен тем, что мы вообще туда добрались.
Я сказала ему, что мы хотим ускорить заключение брака, для чего нужно быстрее составить контракты, и он вернулся за свой стол и позвонил, чтобы принесли бумаги. Его слуга поставил перед нами бокалы мадеры и маленькие печенья. Перри выпил три бокала, пока я пила один, и с его лица пропал лихорадочный румянец, отчего он стал выглядеть лучше.
– Все уже почти готово, – сказал мистер Ферсли. – Юристы попечителя были крайне предупредительны. Остался только один вопрос, связанный с поместьем, если вы умрете, не оставив наследников.
Перри налил себе еще бокал мадеры, прошел к окну и стал смотреть на улицу.
Мистер Ферсли поднял взгляд и убедился, что, по крайней мере, я его слушаю.
– Порядок наследования, – сказал он. – Он особо оговаривает, что Широкий Дол отходит ближайшему родственнику, неважно, мужского или женского пола.
Я кивнула.
– Согласно общепринятой процедуре, он перешел бы семье вашего мужа в качестве приданого, – продолжил мистер Ферсли.
Он составил кончики пальцев вместе, сложив из них пирамиду поверх бумаг.
