Джеймс Фортескью потер глаза тыльной стороной ладони.
– Я давал объявления в местных газетах, я нанимал людей, чтобы тебя искали, – сказал он. – Я не прекращал это делать, Сара. Каждый год я менял объявление, чтобы указать твой точный возраст, и просил всех, кто тебя знал, связаться со мной. И вознаграждение предлагал.
Я пожала плечами.
– Теперь уже слишком поздно, – горько сказала я.
Он медленно поднялся на ноги, словно очень устал.
– Не поздно, – сказал он. – Ты молода, и ты – наследница прекрасного поместья. Тебя ждет замечательное будущее, и я найду, как возместить тебе боль и печали твоего детства, обещаю.
Я кивнула.
У меня было слишком тяжело на сердце, чтобы с ним спорить.
– Теперь ты дома, – тепло сказал он. – Дома, в Широком Доле; и я буду любить тебя, как отец, которого у тебя не было, и со временем ты станешь здесь счастлива.
Я взглянула на него, и лицо мое было тверже, чем у самого голодного маленького бродяги-драчуна, которому приходилось выпрашивать еду и уклоняться от ударов.
– Ты мне не отец, – сказала я. – Он, похоже, был той еще дрянью. Ты мне не мать. Была женщина, которую я звала ма; а теперь ты мне говоришь, что у меня ее нет. И сестра у меня была…
У меня срывался голос, я с усилием сглотнула пересохшим горлом.
– У меня была сестра, а теперь ты мне говоришь, что ее не было никогда. Ты мне не родня, и мне твоя любовь не нужна. Для меня уже слишком поздно.
Он еще мгновение подождал, но я ничего не сказала, и тогда он нежно коснулся моей макушки – так гладят больную собаку – и вышел из комнаты.
Я осталась одна.
Я думала, что Джеймсу Фортескью будет теперь неловко со мной говорить, но я тогда еще не знала, какие у господ повадки. Получалось, если ты из господ, то человек мог на тебя кричать и бесноваться, а ты как будто не слышал ни его злости, ни его горя. Вести себя, как господа, означало «слышать только то, что тебя устраивает». Днем Бекки Майлз позвала меня выпить с мистером Фортескью чаю, и он ждал меня в гостиной, словно я на него и не ругалась, и не кричала, и не обвиняла его в том, что он меня подвел.
Бекки налила нам обоим чаю и протянула мне чашку. Я настороженно поглядывала на Джеймса Фортескью и заметила, что он не держит блюдце под чашкой, когда пьет. Он их держал в разных руках. Я не решилась взять тарелочку с пирожком. Я боялась, что все это не удержу.
Когда он допил чай и Бекки унесла посуду, он попросил меня пройти с ним в столовую.
На обеденном столе он разложил карту.
– Я не умею читать, – повторила я.
Он кивнул.
– Знаю, Сара, – сказал он. – Я тебе все объясню. Это карта Широкого Дола, поместья Широкий Дол.
Я подошла поближе и увидела, что это картинка с изображением земли – так мог бы видеть ее канюк, кружащий высоко в небе.
– Смотри, – сказал Джеймс Фортескью. – Широкий Дол похож на чашу, которую окружают с юга и с запада холмы Южной Гряды, а с севера – общинные выгоны.
Он широким жестом обвел карту, и я увидела, что земля окрашена в зеленый и коричневый.
– Вот здесь у нас – смешанная ферма, – сказал он. – Она дает куда больше фруктов и овощей, чем у наших соседей, потому что у нас умелые работники, которые понимают, что такое хорошая прибыль. Но еще мы выращиваем овец на шерсть и мясо и держим молочное стадо.
Я кивнула.
– Корм для скота мы выращиваем сами, – сказал он. – А еще много пшеницы, которую продаем здесь и на лондонских рынках.
Я снова кивнула.
– Край здесь приятный, – сказал он, и его голос потеплел. – Вот здесь – Дол-Холл, в середине парка, видишь, Сара? А позади него выгон: это луг, где люди могут свободно пасти свой скот, гулять, собирать хворост и валежник, охотиться на мелкую дичь и ставить ульи. Там растет папоротник и дрок, несколько сосенок, а в долинах есть буки и дубы и текут ручьи.
Вот здесь, – он махнул к югу, вперед от дома, – регулярный сад, который ты видишь из окна, розовый сад и лужайка. Дальше – лес, который идет вдоль аллеи и уходит вправо от дороги. Здесь распахали несколько новых полей; но лес в основном сохранили. Это твоя собственность, твоя мать хотела, чтобы парк и Холл существовали вместе. Она играла тут, когда была маленькой, на берегу Фенни, которая течет через эти леса, у прудов и заводей. Она умела ловить руками форель, а деревенские девочки научили ее плавать. Весной в лесах множество диких нарциссов и колокольчиков. Летом на полянках кругом лиловые и белые фиалки.
